Искусство Алексея Паршкова парадоксальным, но вместе с тем естественным образом сочетает в себе элементы традиционалистской картины мира: культ рождающей матери-земли, патриархальное видение семьи как рода, состоящего из многих поколений мужчин во главе с фигурой Отца, образ природы как храма — и модернистский художественный язык.
В философии Алексея Паршкова временная линия истории является непрерывной цепью перерождений народа, укорененного в родной почве. Ночные сцены купаний одновременно напоминают славянские празднования Ивана Купалы и мистериальные обряды Древней Греции («Ночь, вода»), а корсуньские крестьяне, изображенные на его работах, являются не просто персонажами жанровых и бытовых сцен — это архетипические, обобщенные образы людей, издревле связанных с землей («Андреевич»). Иногда они преодолевают свою человеческую ипостась, становясь духами воды и земли: водяными, кентаврами, русалками, нимфами-дриадами и другими представителями мифического пантеона, уходящего в глубокую древность.
Объекты в картинах Паршкова имеют двойственную природу. Каждая вещь — это реально используемый в быту предмет, необходимый для обычной жизни крестьянина. Но вместе с тем это и знак, относящийся к огромному пласту народно-мифологической символики. Так, часто присутствующий на его полотнах колодец — необходимый бытовой атрибут любого деревенского дома, однако вместе с тем это символ женского начала, связанного с водой, подземным миром, рождением («У колодца»). Лестница, используемая для сбора плодов с дерева,— древний символ восхождения, связующего звена между небом и землей, миром горним и дольним («Октябрь»). А без яблони, как одного из самых неприхотливых и плодоносящих деревьев, не обходится ни один деревенский сад, и в то же время это полисемантичный образ христианской (древо познания) и дохристианской культуры (мировое древо).
Образ женщины как матери-земли является одним из центральных архетипов, воплощаемых в творчестве художника. Эта привязанность к природе буквализируется в визуальной метафоре растущих из головы ветвей-энергий, дающих витальную рождающую силу женщине («Ночка», «Травяница», «На земле»).
Любовь представлена у художника как некое таинство, скрытое от посторонних взглядов, созерцательный процесс растворения друг в друге, не требующий слов. Семья выражает соборное, хоровое начало, присущее народу как общности. Это единое народное тело (в бахтинском понимании термина) предстает в виде гармонически организованной общности людей, спокойствие и уверенность которых укоренена в преемственности рода и фигуре Отца.
Мягкость форм, окруженных мерцающими полями цвета и света, как будто идущего изнутри, является одним из характерных элементов живописно-пластической системы художника. Особенно выразителен этот эффект мерцания в ночных композициях, выполненных в контражурном освещении, где фигуры, предметы как будто приобретают фосфоресцирующие свойства («Ночь, вода», «Цветы, хлеб»).
Это сияние — часть художественно-философской системы А. Паршкова, выражение эманации энергий, пронизывающих всё сущее. В этой системе фигура тороида выступает внутренней основой устройства мироздания. Природа и человек, небо и земля оказываются связанными в общую структуру, отражаемую художником в цветовом и композиционном построении картины. Неслучайно в картинах художника часто встречаются музицирующие персонажи («Осень», «Октябрь»), ведь согласно его философии определенные тоны голоса и музыки тоже вписываются в тороидальную структуру мироустройства.
В системе мироздания Алексея Паршкова нет вещей малых и больших — микро- и макрокосмос сливаются воедино, художник может, как писал Уильям Блейк, «Увидеть мир в одной песчинке / И космос весь — в лесной травинке! / Вместить в ладони бесконечность / И в миге мимолетном вечность!».
