Ушел из жизни кубанский поэт Аркадий Слуцкий

Ушел из жизни замечательный кубанский поэт, переводчик, знаток истории книжного дела, тонкий ценитель литературы и искусства, коллекционер экслибрисов Аркадий Иосифович Слуцкий. В этом году ему должно было исполниться восемьдесят лет.

Ушел из жизни кубанский поэт Аркадий Слуцкий

Письма из Атланты

Пересказывать биографию Аркадия Иосифовича вряд ли стоит. Для этого есть справочники и энциклопедии.

А если кратко, то родился в Киеве, учился в Воронеже, работал в Краснодаре, умер в Атланте.

В штат Джорджия судьба забросила его не совсем добровольно, да и само пребывание вдали от родной земли вызывало неизменную ностальгию. По общению, научному и дружескому, по встречам, обстоятельным и на бегу, по долгим разговорам в мастерских художников.

Оставалась лишь электронная переписка: «У меня всё однообразно, скорее „никак”. Обитаю в пригороде Атланты. В области ностальгических воспоминаний. Нет ни языка, ни машины, которую водить не умею. Приходится просить, чтобы привезли из города даже сигареты».

Не хватало собранной годами библиотеки, пошаливало здоровье: «Я чего-то приболел. Не пишется. Повторяться не хочется, а новое без архива, библиотеки безжизненно. Всё безнадежно по-старому…»

Но Слуцкий не сдавался и продолжал заниматься тем, чему посвятил всю свою жизнь,— писать. Научные статьи, эссе, стихи, воспоминания: «Мы и вправду растерялись во времени и пространстве. У меня (оно и естественно) новостей абсолютно никаких. Письма писать сложно: они однообразны в пересказывании одних и тех же обстоятельств. Интернетные приключения меня как-то привлекают всё меньше. Развлечение — сидение за компьютером и придумывание статей и рецензий на темы истории северокавказской (кубанской) книги. Единственное, на что пока не могу пожаловаться,— печатают. И даже география публикаций становится более обширной».

Диссертацию по истории книжного дела на Кубани Аркадий Иосифович защитил достаточно поздно. Эта защита была ему и не особенно нужна: к тому времени он уже был сложившимся ученым и авторитетом в области истории книги.

Но академическая среда живет по своим правилам, защита прошла блестяще, а затем последовал настоящий научный подвиг — много лет выходившая под его редакцией серия сборников «Книжное дело на Северном Кавказе: методы, источники, опыт исследований».

Последние годы этот сборник выходил под патронажем Донской библиотеки, и редакторскую работу Слуцкий продолжал вплоть до ухода из жизни, руководя этим издательским проектом из американского далёка.

Воронежские годы

Публиковать свои первые стихотворные опыты Слуцкий начал в шестидесятые годы в Воронеже.

Он любил его как город своей юности:

Путеводителей не порвать,

От себя не суметь сбежать,

Ночь с ножом не зарифмовать.

— Есть такой город! —

всё протестует во мне.

— Есть такой город! —

и я захлебнулся волной

нежности.

В Воронеже он познакомился с Натальей Евгеньевной Штемпель, той самой, что спасла рукописи Мандельштама, сохранив «Воронежские тетради». Это знакомство многое изменило в творческой жизни Слуцкого, он это ценил и несколько лет назад набросал несколько мемуарных страничек, проливающих свет на биографию самого автора: «Последний раз мы виделись с Натальей Евгеньевной летом 1968 года на платформе воронежского вокзала. Я уезжал из Воронежа в Краснодар на красно-синем экспрессе „Кубань”, а провожали меня Наталья Евгеньевна и Александр Иосифович Немировский. Говорили какие-то теплые слова, по праву возраста в чем-то убеждали и наставляли. Меня много лет мучил и мучает вопрос: почему Наталья Евгеньевна отнеслась ко мне так хорошо? Человек, близко знавший О. Мандельштама, друживший с ним, отличавшийся безупречным поэтическим вкусом, встречавшийся с А. А. Ахматовой… Почему?.. Эти три года нашего знакомства отмечены бесконечным количеством моих личных обстоятельств: я успел „уволиться” из университета и снова в нем восстановиться, пожить в Москве, позаниматься в ЦГАЛИ, послушать в ЦДЛ небольшой блестящий курс лекций Вячеслава Всеволодовича Иванова по теории поэтического перевода, поработать слесарем на заводе в Киеве, жениться и так далее…»

Наталье Евгеньевне Штемпель посвящено одно из стихотворений Слуцкого, которое недавно зачитывали в воронежском литературном музее на выставке «„И расставаться с ними непосильно...”: Наталья Штемпель и Осип Мандельштам»:

Я часто вспоминаю этот дом,

Я забываю этот дом с трудом —

Странноприимный дом моих стихов и странствий,—

Мне хочется с хозяйкой поболтать,

Прочесть стихи, но лучше помолчать.

Ведь за окном октябрь, и скоро быть ненастью.

«По случаю пьем красное вино»

К Краснодару Слуцкий привык не сразу. Работал библиотекарем, библиографом, занимался социологией, начал преподавать. Как поэт замолчал на несколько лет, зато продолжил собирать коллекцию экслибрисов, начатую еще в Воронеже, познакомился с местными художниками, а вскоре серьезно увлекся историей библиотеки Межигорского монастыря, перевезенной черноморцами на Кубань.

История книги наряду с поэзией и коллекционированием стала страстью Слуцкого и приводила к новым открытиям. Пошли книги стихов, солидная коллекция экслибрисов была подарена Краснодарскому художественному музею — шаг, на который пойдет далеко не каждый собиратель,— и в его жизни появился «Фасад», легендарное объединение художников и литераторов, изменившее культурный облик Краснодара.

И тогда появилось стихотворение, написанное в мастерской Евгения Казицына и ставшее своего рода гимном «фасадовцев»:

По случаю пьем красное вино,

Всё больше каберне таманского разлива…

Как мало нужно нам, как много нам дано —

Долги и кров, и право быть счастливым.

И быть любимыми нам, право, не впервой,

И прочь бежать лукавства и обмана…

Светлеет горизонт. И старый Ной

Рассмотрит даль Азовского лимана.

Есть мастерские — в них легко молчать,

Есть тишина — синоним «пониманью»,

Есть удивление, точнее, узнаванье

Себя в другом…

Есть просто крепкий чай.

И что нам тот нездешний Арарат —

Метафора скитальческих утрат?

Наш Млечный путь — Чумацкий шлях — испытан

Рыбалкой утренней у низовых страниц,

Кострами дымными, неприхотливым бытом

Художников и перелетных птиц…

Слуцкий часто читал это стихотворение в мастерских художников и на своих творческих вечерах, неизменно собиравших большую аудиторию.

«Дорога на Саванну»

В Атланте не было мастерских художников и творческих вечеров. Время от времени случались поездки, положившие начало серии эссе о путешествиях, в которых увиденное смешивалось с воспоминаниями о Кубани, как в небольшом отрывке из эссе «Дорога на Саванну»: «Память сама по себе область непредсказуемого... Нельзя человеку, отрешенному от родины и ландшафта, живущему в некурящем обществе, привязанному к чужим обстоятельствам и пейзажам, погруженному в память, получать письма с конкретными обратными адресами…

Так вот, на обратном пути в Атланту завозят в Саванну. Первый американский город (из двух мной виденных), в котором тротуары обязательный элемент городского устройства. По булыжной мостовой грохочет повозка с кованым сундуком, в котором позвякивает бутылка карибского рома, жестяная кружка, квадрант, несколько медных фартингов. Впрочем, я тороплю события. Саванна (Savannah) вполне типичный провинциальный город. Ну, скажем, чуть покрупнее кубанского Ейска, но поменьше кубанского Новороссийска. Когда-то столица колониальной Джорджии. Правильная планировка улиц. Паркуем машину. Окунаемся в калейдоскоп движения. Автомобили, фургоны, изредка пролетки (для туристов), сегвеи (для богатеньких студентов колледжа). Кроме нас, всё неторопливо. Каждому уважающему себя историческому городу полагается символ. Для Саванны (как объясняет Интернет) — это бывшая хлопковая биржа (Savannah Cotton Exchange), памятник времен плантаторства и рабовладельчества. Но она остается где-то в стороне от моего зрения. Зато рядышком, невдалеке от баптистского кафедрального собора (Сен-Джона), расположился крупный (по меркам юга Соединенных Штатов) художественный колледж. В Ейске такого нет. Нет огромного количества памятников, посвященных борьбе с рабством, войне Юга с Севером, генералу Джеймсу Оглторпу. Зато в полный бронзовый рост стоят граф, генерал-фельдмаршал Михаил Семенович Воронцов и борец Иван Поддубный. Еще в Ейске нет (и не может быть) ландшафтных кустарниковых инсталляций Патрика Доугерти…»

Когда из жизни ушел друг Слуцкого Игорь Михайлович Ждан-Пушкин, то Аркадий Иосифович процитировал фразу Паустовского: «Когда уходят друзья, меня становится меньше».

Эту цитату можно привести и сейчас.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру