«Мы продвигались, по-видимому, по направлению к Праге и в мае готовились к артподготовке. Наша бригада уже расположилась, подвезли боеприпасы. Утром, перед рассветом, должна была начаться артподготовка. Вдруг прибегает какой-то солдат и кричит: «Артподготовка отставлена! Кончилась вой-
на! Немцы капитулировали!» Тут же по приказу смотали все линии, бригада выстроилась походным порядком, и мы поехали. Ужасно, конечно, радовались. Стрельба была! Из автоматов, из карабинов, на какой-то остановке около нас оказалась брошенная противотанковая немецкая пушка со снарядами. Из этой пушки несколько раз пальнули куда-то в белый свет, как в копеечку».
Я начала записывать воспоминания дедушки Леля в 2009 году. Я жила в Краснодаре, дедушка — в Иванове, а телефонные разговоры, которые продолжались в течение пяти лет, переносили нас то в Румынию, то в Манчжурию. По телефону легко отправляться в прошлое: легко слушать, легко рассказывать. Не отвлекаясь на внешнее, дедушка уходил в глубину прожитых 80 с лишним лет. Думаю, он говорил не только со мной, у него был свой воображаемый слушатель. Я могу только догадываться, кто именно. Может быть, весь наш род.
Еще девочкой услышала многое из того, что он повторил в наших телефонных заплывах. Я познала эти истории в стенах родного дома в Иванове. Подобно очарованному страннику Лескова, Лель Иванович Тюрин «ощущал на себе наитие вещательного духа» и рассказывал превосходно, да и был человеком, как раз очарованным жизнью.
В 2016-м я распечатала пачку со свежим тиражом книги его воспоминаний, которую назвала «Земная жизнь». Больше половины этого повествования — война. А точнее, служба в армии по призыву, которая длилась для дедушки Леля семь лет. Эту часть своей повести он рассказывал часто и отточил до готовой литературной формы. Мне оставалось только включить диктофон.
«Нас забрали сразу одиннадцать человек — всех мальчишек, кто был в классе, кроме одного, который был инвалид. Прислали повестки из фурмановского райвоенкомата, и 7 ноября мы пошли пешком до Фурманова — тридцать километров. Там нам выдали красноармейские книжки».
Только представить себе: сегодняшний мальчик отправляется в пекло войны, в холод, зной, болезни… Это уже много раз описано в документах и литературе, но когда приближаешься к личной военной истории родного человека, все воспринимается ярче и глубже.
Дедушка стал связистом. «Кто со средним образованием?» — нет никого. «У кого 9 классов образования?» — вот я один из всей маршевой роты оказался. «Выйти из строя!» Меня забрал представитель 152-й артиллерийской пушечной бригады резерва главного командования. Забрал и привез в Щурово. Там я месяц учился на связиста-телефониста».
Лель Тюрин воевал в Европе. Он имел награды и благодарности за бои в Яссах, Будапеште, Бухаресте, десятке других городов, форсировал Дунай, Грон и еще многие-многие реки. Видел Прагу после победы и Дрезден после бомбежек. Дедушка был простым солдатом и описывал войну как «беспрерывную тяжелую работу».
«Я дежурил ночью у телефона, и в аккурат перед самой артподготовкой смена у меня кончилась. После бессонной ночи лег на дно траншеи и тут же заснул. Артподготовка — это нечто вроде ада, когда с одного километра фронта в течение часа или двух по немцам бьет несколько сотен разных орудий, и тяжелых, и противотанковых, и «катюш», и гаубиц. Все это колотит в одну точку по немецкому фронту. Подготовкой это называется, потому что разбивается немецкая оборона, и получается, что нашей пехоте и танкам можно более-менее безопасно двигаться на немецкую оборону.
И вот началась артподготовка, а я так крепко спал, что даже не слышал, как она там гремит, хотя земля ходила ходуном и на меня сыпался песок. Но поспать долго не пришлось, потому что один из немецких снарядов угодил в кабель от нашего коммутатора, а линии от него были проведены по всем дивизионам и в штаб армии. И всех связистов, кто не был на дежурстве, выгнали из траншей исправлять порыв. Немцы по нам стреляют, взрывается все везде, а мы ползаем по земле и сращиваем перебитые линии. В одну землянку попал немецкий снаряд — сразу всех, кто там был, убило. Тут мы прямо на месте этой землянки их и похоронили».
Ненависти к врагу дедушка не испытывал. «О немцах как воинах я высокого мнения — до самого конца войны они воевали очень добросовестно», — говорит он. И своих и чужих погибших называл «несчастными».
«Где-то через месяц после того, как начался штурм Будапешта, наше командование предъявило немцам ультиматум: сдавайтесь — и уцелеете, прекратим обстрел и просто заберем вас в плен. Ну немцы что? Пустили наших парламентеров к себе, выслушали их, а когда те возвращались обратно, начали по ним стрелять и почти всех убили. И вот когда этих несчастных парламентеров стали хоронить, по всей нашей армии был дан приказ устроить в честь погибших вроде как салют. И началась такая пальба по венгерским и немецким укреплениям! Ужас что творилось. Столько, наверное, побили этих несчастных немцев и венгров. Но они так и не сдались».
Дедушка Лель обладал своим литературным стилем, лаконичным, но образным и динамичным. Ничего лишнего, и при этом словно смотришь кино. То «артхаус»:
«В Румынии был такой случай: в одном месте солдаты обнаружили цистерну с медицинским спиртом. Немцы не успели угнать. В нашем отделении услышали об этом и решили себе раздобыть спиртику. Послали меня с котелком. На пригорке находился немецкий госпиталь, а внизу — железная дорога, там и стояла эта цистерна. Подхожу туда: наши солдаты уже роятся около нее, как пчелки. Черпают. И я тоже залез с котелком. Заглянул в цистерну, а на дне лежит наш солдат. Видно, когда зачерпывал спирт, вдохнул раза два спиртовые пары, потерял сознание и упал. И вот лежит он там на дне — глаза открыты, руки раскинуты... А солдаты все равно берут этот спирт. И я зачерпнул котелочек».
То «блокбастер»:
«Эшелон со снарядами очень быстро загорелся, и боеприпасы начали детонировать. Пошли ужасные, страшные взрывы, полетели осколки снарядов, неразорвавшиеся снаряды и части вагонов. Через нашу защиту — каменную будку — перелетела чуть не половина рамы от вагона. Каждый прятался как мог. Когда бомбят, нужно ложиться, а еще лучше закапываться в землю. За будкой начиналось убранное кукурузное поле, и там шалашиками были сложены снопы. Под один такой шалашик я залез, и как раз в это время какой-то немец или промахнулся мимо состава, или нарочно ударил в железнодорожную будку — в общем, прямо метрах в десяти от меня взорвалась бомба. Сноп разметало, а меня ударило воздушной волной. Из правого уха потекла кровь, слышать я совершенно перестал, заболела голова, навалилась слабость».
Знаменитый салют на Красной площади, который был 24 июня, дедушка видел из окна вагона:
«В Перово, под Москвой, наш эшелон простоял почти двое суток. Среди наших были солдаты и офицеры из Подмосковья, но никого не отпустили, и повидаться с родственниками смогли только те, кто каким-то образом добрался до телефона, позвонил своим, и те приехали. Ночью мы видели грандиозное зарево над Москвой — это был салют Победы».
Война для Леля Тюрина в мае 45-го не закончилась.
«Вскоре мы узнали, что нас снова везут воевать — теперь уже с японцами. Сначала-то просто недоумевали: Ярославль, Свердловск и дальше по Транссибирской магистрали — Новосибирск, Омск, Иркутск, Улан-Удэ. Ну зачем нас могут везти на Дальний Восток?»
Дальше началась Монголия. Из цивилизованной Европы, которая удивила порядком и красотой, советские солдаты попали во Внутреннюю Монголию. «Горы там невысокие, и между хребтами появляются довольно большие равнинные участки, где живут дикари. Ну, мы так считали, что дикари. Потому что одеты они были в звериные и домашнего скота шкуры, жили в каких-то полуземлянках из камня и глины и питались в основном мясом».
Дедушка преодолел 800 км по бездорожью безводной пустыни Гоби и путь через Манчжурию до самого Харбина, видел буддистские храмы, китайские кладбища, вывески на родном языке в русском районе Харбина. После капитуляции Японии он снова вернулся в свою страну. И без побывки домой сразу был отправлен продолжать нести службу на Дальний Восток.
«Год проходит, второй проходит, никаких и разговоров о демобилизации нет. «Вы здесь для того, чтобы страна оправилась от войны: пока служите, люди, которые должны вас сменить, восстанавливают военные разрушения».
Дедушка описал даже случай самоубийства его друга Коли Сотникова, который не выдержал этой бесконечной службы.
Удивительно, но, несмотря на все тяготы, сам Лель Иванович все годы службы ощущал себя не только солдатом, но и туристом, он запоминал детали быта разных народов, наблюдал редкие растения, отмечал особенности рельефа и погоды. «Я старался как можно больше всего увидеть и поражался, как все-таки там не по-нашему живут», — рассказывал дедушка. В его воспоминаниях есть описания одежды жителей Трансильванских Альп и американских солдат, обычаи монголов и китайцев, способ пилки дров у пленных японцев, рассказ об Усурийской тайге, Японском море и городах разных стран, которые ему пришлось повидать.
У дедушки было тонкое и редкое чувство трагикомического. Во многих его историях звучит эта нота смешного и печального одновременно.
«Войну мы встретили на даче. Отец сказал: «Картофельные очистки не выбрасывать» — и готова картина будущей голодной зимы.
«Ближайшая деревня находилась километрах в пятнадцати — это был рыбокомбинат Тафуин. Наши солдаты ходили туда за хлебом. Придешь — там хоть небольшая, но всегда очередь из местных. Мы вставали в эту очередь, но продавщица нам обычно говорила: «Вот подождите, сначала людей обслужу, а потом вас», — к солдатам нередко так относятся до сих пор.
Прямо в армии дедушка сдал экстерном экзамены за 10-й класс. Это был небывалый случай и большое приключение: по деревням он добывал учебники, за полгода освоил программу, отправился за 25 км пешком в Находку, ехал зайцем в Ворошилов, с трудом был допущен к сдаче экзаменов, жил там в парке, и вот — получил-таки аттестат зрелости.
После армии Лель Иванович Тюрин получил два высших образования — географа и биолога. И всю жизнь с огромным удовольствием преподавал в школе. Водил детей в далекие походы, растил свой сад, семью и очень любил свой город Иваново. У него родилось двое детей, четверо внуков и восемь правнуков.
Дедушка прожил яркую жизнь. Я счастлива, что помогла создать письменное свидетельство тому. Расшифровка и редактура наших долгих бесед заняла у меня два года. Готовый текст Лель Иванович одобрил, но книгу в руках подержать не успел. За два месяца до своего 90-летия он вышел из дома в сырую снежную ночь, сел в машину скорой помощи и уехал… навсегда.
Сейчас его книгу читают родственники, его бывшие ученики, коллеги, друзья семьи и мои друзья. Еще несколько экземпляров я берегу для своих детей, а также для моих племянников. А они передадут эту книгу дальше. А может, напишут свои книги. Думаю, семейная летопись в наши дни должна стать популярным жанром.
Каждый человек — книга. Записывая воспоминания своего деда или бабушки, вы понимаете причины многих событий в собственной жизни и как будто выполняете важное действие в таинственных отношениях между поколениями. Эта книга стала самой полезной и благодарной работой из всего, что я делала за свои 37 лет.