О гитлеровской оккупации Кубани писали уже неоднократно. На основе архивных документов, мемуаров и пр. А что рассказали об этом времени пережившие ее простые кубанские станичники? Уникальные свидетельства очевидцев эпохи собраны участниками Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции под руководством профессора Н.И. Бондаря.
Все для фронта, все для победы
Трудности военного времени пришли в кубанские станицы еще задолго до оккупации. В станицах осталось совсем мало хлеба и почти не было взрослых мужчин. На колхозных полях теперь работали истощенные женщины, девушки, подростки. И как работали! На износ! От переутомления иногда девушки, поспешно ставшие трактористками, теряли сознание или засыпали прямо в кабинах. Полевые работы не прекращались ни днем, ни ночью.
Вот к станицам пошел фронт. Пешие красноармейцы, техника, орудийные запряжки уходили к горам. В станицах иногда оставляли раненых, обессилевших, больных. Иногда их удавалось надежно спрятать. А иногда находили немцы… Отступающие советские войска оставляли в населенных пунктах истощенных лошадей, разбитую технику. Все, что мешало оторваться от немецких войск.
Перед самым появлением противника станичники будто ожидали конца света. Прятали детей в подвалы, на чердаки. Нередко выкапывали импровизированные окопы. Вот появились сами гитлеровцы. Они ошеломляли своим необычным видом. А главное, обилием чадящей и грохочущей техники. Первым в станицу обычно въезжал трещащий мотоциклетный разъезд. Мотоциклы с пулеметами в люльках. Самоуверенные гитлеровцы в пыльной серой форме. С этой картины обычно и начиналась для кубанских станичников оккупация. Потом грохот танковых и автомобильных колонн. Громкая и развязная чужая речь. В первый момент оккупанты совершенно не казались людьми, а каким-то придатком своей технической мощи. Но этот грохочущий бензиново-стальной вал быстро прокатывался через кубанскую станицу. Потом, во время оккупации, немцев иногда совсем не было. Либо стояло какое-то заштатное охранное подразделение.
Курка, млеко, яйко!
В первую очередь по дворам ловили кур, уводили коров и свиней. Забирали продукты. Особо прыткие интересовались и скудным вещевым скарбом станичников. Но вот на это можно было пожаловаться «начальству». И начальство могло, отчитав или избив «вещиста», вернуть обратно бабушкину праздничную юбку.
Особенно много проблем было с мародерством румынских войск. Они плохо снабжались, имели низкую дисциплину. Несмотря на грабительские наклонности румын, их не слишком боялись. А скорей презирали. Этому способствовали и сами немцы, относившиеся к союзникам с крайним высокомерием. Иногда они прямо советовали мирным жителям жаловаться на румын любому немецкому солдату или офицеру, который с удовольствием продемонстрировал бы свое превосходство под видом защиты пострадавших.
Немцев боялись. Спокойные, дисциплинированные, организованные, они были сильны и безжалостны. И с готовностью выполняли приказы своего командования. Даже самые нелепые и жестокие.
Среди оккупационных войск на Кубани были словаки. Этот славянский народ впервые получил государственную независимость под патронажем гитлеровской Германии. И был вынужден отправить свои войска на восточный фронт. Словаки показали себя неплохими бойцами. И к местному населению относились без злобы. Сказывалось родство культур славянских народов.
Необходимо сказать несколько слов о немецкой политике в оккупированных районах Кубани. Массовое убийство в Михизеевой поляне, краснодарские душегубки укладывались в общую политику гитлеровских оккупантов на востоке, но не отражали ее кубанскую, и шире — северокавказскую, специфику. Здесь рейх рассчитывал найти себе союзников. И в среде вольнолюбивых горцев, и в числе жестоко обиженных советской властью казаков. Поэтому массового террора, характерного для Белоруссии и среднерусских областей, на Кубани не было.
«Немцы кур вот забирали. А так не трогали. Говорят, да, расстреляли кого-то. Парторга что ли. Вроде за связь с партизанами», — нередко рассказывают станичные старожилы, особенно пережившие оккупацию в детском и подростковом возрасте.
Тем не менее специфика гитлеровской политики «на востоке» сказывалась и на Кубани. В отношении населения завоеванных территорий немецкие солдаты не были связаны правилами и ограничениями. Поэтому солдаты и офицеры оккупационной армии проявляли в отношении местных жителей свое истинное нутро. В отношении к «местным» их подлинные человеческие качества раскрывались порою больше, чем во взаимоотношениях с сослуживцами, где в немецкой армии следовали строгим правилам и традициям. Встречаются рассказы, как расквартированный офицер был груб и жесток с хозяевами дома. А его денщик, наоборот, помогал им, чем мог. Или наоборот, офицер осаживал хамоватого и вороватого подчиненного.
В селе Белая Глина дети и подростки ходили за водой к общественной колонке. Тут же набирали воду и немецкие солдаты. Некоторые из них отбирали у детей ведра и с гоготом окатывали их холодной водой. А другие набирали воду детям, помогали управиться с тяжелым ведром. Но это были бойцы вермахта. Дурные или хорошие, они выглядели в глазах мирного населения обычными людьми. Но в Белой Глине стояли и активно действовали карательные эсэсовские части. Их солдаты принципиально не воспринимали местных жителей за людей. Были подчеркнуто равнодушны и надменны. В Белой Глине карателями было уничтожено почти четыре тысячи человек! И местные жители видели в них отчасти хищных зверей, отчасти каких-то демонов.
В чем причина таких зверств, в целом не характерных для кубанских сельских поселений? Белая Глина была большим, густонаселенным крестьянским селом. С очень богатыми революционными традициями. Сельчане активно участвовали в событиях 1905—1907 годов, потом в Гражданской войне на стороне красных, где ярко себя проявили. В Белой Глине в свое время было немало настоящих, а не карьерных большевиков. Гитлеровцы, активно собиравшие сведения о районах боевых действий, об этом хорошо знали…
Старосты
и полицаи
Особое место в воспоминаниях старожилов кубанских станиц занимает оккупационная гражданская администрация, сформированная из местных. Воспоминания делятся на два блока: о старосте или атамане населенного пункта и о полицаях. Первые в основном положительно окрашены. Вторые — отрицательно.
Староста обычно предстает как пожилой, уважаемый человек. Которого иногда выбирают сами жители. Иногда назначают немцы, узнав о его хорошей репутации, хозяйственности. Староста не причиняет вреда жителям, старается наладить хоть какое-то подобие нормальной жизни. Он заступник перед немцами за своих земляков. Нередко рассказывают, что составлялись списки на угон станичников в Германию или массовые расстрелы и что староста эти списки от немцев скрыл или похитил. Рассказывают, что после отступления немцев староста был освобожден от уголовного преследования по просьбе жителей. Или «отсидел десять лет и жил потом нормально, все его уважали».
О полицаях нередко говорили, что они «хуже немцев». Это были люди трех категорий: сильно обиженные на советскую власть и односельчан; желающие быть «у власти» при любом режиме; молодые люди, которых по возрасту не успели призвать и которые хотели выделиться и самоутвердиться. Полицаев обвиняют в грубости и чванстве, грабежах, избиениях людей, сексуальной распущенности. Известно, что они активно применяли такое «дореволюционное» наказание, как порка плетью.
Зачастую образ полицая — это агрессивный гордец, разъезжавший по станице на коне с нагайкой. Многие очевидцы событий во время войны были детьми и подростками. Они рассказывают, как полицаи разгоняли плетьми традиционные молодежные посиделки под предлогом «комендантского часа». Полицаи грубо сгоняли односельчан на ненавидимые ими «общественные работы» в пользу оккупантов. Доносили о предполагаемой «нелояльности» земляков.
О судьбе полицаев рассказывают разное. Что «ушли с немцами», «отсидели по десять лет». Или даже «в армию призвали, и ничего им не было». И это в стране, где могли посадить за рассказанный анекдот…
Возрождение православия
Заигрывая с населением, гитлеровцы разрешили открыть запрещенные в тридцатые годы церкви, которые работали и после освобождения вплоть до начала шестидесятых годов. Редкие православные общины, возобновленные в войну, фактически не прекращают работу и по сей день. В станице Платнировской община лишилась самого церковного здания, но продолжала работать и в эпоху застоя.
Еще одной приманкой фашистской пропаганды была борьба с колхозным строем. Но дальше слов дело не пошло. Гитлеровцы не хотели отказываться от эффективной системы эксплуатации населения.
Когда гитлеровцы почувствовали, что дни их господства сочтены, они сразу перестали быть «толерантными». Особенно это проявилось в уничтожении общественно значимых зданий — школ, мельниц, а также в уничтожении ценного имущества, которое не успевали вывести.
Некоторые станицы, как, например, Дядьковскую, Красная армия брала с боем. Сражения сопровождались артиллерийскими дуэлями, нередко значительными пожарами. Кошмарная память об этом преследовала потом станичников на протяжении всей жизни.
Советские войска на Кубани встречали радостно. Но было не до охов, вздохов и цветов. Мирные жители хотели хоть как-то обустроить усталых, голодных и грязных бойцов. Стирали, готовили. Полуголодные люди умудрялись что-то найти для своих освободителей. После этого не успевшие толком отдохнуть бойцы шли дальше. Там, где им позднее предстояли жесточайшие бои на «Голубой линии».