Германские планы
Султан и великий визирь до последнего стремились соблюдать нейтралитет. Однако в игру вмешались иные силы. Секретный договор от 2 августа 1914 года между Османской империей и кайзеровской Германией фактически отдавал турецкую армию под руководство немецкой военной миссии. А с приходом через Дарданеллы в Черное море двух бежавших от преследования британского флота немецких крейсеров ситуация кардинально изменилась.
Под командованием контр-адмирала Вильгельма Сушона оказался весь турецкий флот. А «Гебен» и «Бреслау», так назывались эти крейсера, сразу же были куплены и оформлены как турецкие под именами «Явуз Султан Селим» и «Медили», хотя весь состав оставался немецким.
Энвер-паша, в то время бывший военным министром, под напором немецкой миссии позволил Сушону начать боевые действия на море без согласия остальных членов правительства, втянув таким образом свою страну в Первую мировую на стороне Австро-Венгрии и Германии.
По окончании войны Энвер-паша под чужим именем бежал на немецкой подводной лодке в Германию и был заочно приговорен стамбульским трибуналом к смертной казни. Но вряд ли в октябре четырнадцатого года этот прогерманский авантюрист и будущий военный преступник думал о последствиях.
«Севастопольская побудка»
16 октября (29) 1914 года началось обстрелом Одессы, Севастополя, Феодосии и Новороссийска. Эти события вошли в историю под названием «Севастопольская побудка».
В планы Сушона входила одновременная атака на основные российские черноморские порты — крейсер «Хамидие» должен был напасть на Феодосию, «Бреслау» и «Берк» обстрелять Новороссийск, «Гебен» в сопровождении двух эсминцев нанести максимальный урон Севастополю, и еще два турецких эсминца были отправлены к Одессе.
Говорят, что перед началом операции Сушон пообещал Энверу «раздавить» российский Черноморский флот. Легкой прогулки, правда, не получилось. Основной удар был направлен на Севастополь, но береговая артиллерия накрыла «Гебен», который, получив повреждения, был вынужден отойти от российских берегов. Несмотря на урон, причиненный внезапным нападением, в Одессе в неравный бой вступила канонерка «Кубанец», прицельным огнем отогнавшая турецкие корабли от порта.
Был обстрелян и Новороссийск, руководству которого перед началом бомбардировки (серьезно повредившей инфраструктуру города) был даже предъявлен письменный ультиматум на французском, немецком, английском и турецком языках. В ответ на это послание губернатор Черноморской губернии распорядился арестовать турецкого консула и уничтожить секретные документы.
Но самое страшное — война стала реальностью. Вот краткая хроника последующих событий в изложении журнала «Нива»:
«21 октября. Нашими войсками взяты у турок Зивин, Диадин и Баязет.
25 октября. Наш черноморский флот обстрелял Зунгулдак и потопил турецкие транспорты.
27 октября. Турки бомбардировали с моря Поти.
4 ноября. Поражение турок у Лыч-Гядука и Дайяра.
6 ноября. Бой черноморского флота с «Гебеном» и «Бреслау».
9 ноября. «Гамидиэ» бомбардировал Туапсе».
Туапсе под огнем
Бронепалубный крейсер «Хамидие», указанный в «нивской» хронике как «Гамидиэ», был построен в Англии в 1904 году и считался одним из самых современных кораблей турецкого флота. Командовал им Рауф-бей, будущий премьер-министр Турции.
«Хамидие» успел поучаствовать (не слишком удачно) в Первой Балканской войне, но превозносился турецкой прессой в качестве образца боевого духа, а капитан был провозглашен национальным героем. Как и Энвер-паша, которого османская пропаганда представляла держащим в руке Зульфикар, меч пророка, при помощи которого Энвер-паша «завоюет Иран и Туран».
В начале войны против России «Хамидие» отметился пиратскими действиями в районе Феодосии 16 октября. Он выпустил по городу около 150 снарядов, вызвавших пожары в депо и портовых складах. Отойдя от Феодосии, он крейсировал возле Алушты, где потопил мирный парусник с грузом соли, а затем пароход, шедший без груза из Николаева в Новороссийск.
От его появления у берегов Туапсе 9 ноября четырнадцатого года ожидать ничего хорошего не приходилось. Описание последствий варварского обстрела беззащитного города сохранилось в одном из очерков Бориса Лазаревского, незаслуженно забытого русского писателя:
«Милое Туапсе… Я приехал сюда перед вечером в конце января и застал двадцать два градуса тепла. Море было голубое, ласковое, а позднее — зеленоватое. Уходило за горизонт похожее на золотую монету солнце, — и точно в бездонную копилку опустилась эта монета, — и стало не весело, но вокруг еще красивее. Розовел на лиловом фоне гор цветущий миндаль. Не верилось, что на календаре январь, не верилось, что несколько дней назад приходил сюда долго ремонтировавшийся турецко-немецкий «Гамидие» и без толку сделал несколько орудийных выстрелов по хорошенькому городку, что огромная яма на берегу вырыта не человеческими руками, а восьмидюймовым снарядом, что кусок красивого заборчика возле новенького, точно игрушечного железнодорожного вокзала тоже разбит снарядом ...»
30 ноября Рауф-бей столь же хладнокровно обстрелял Батум. Однако следующее появление в районе Туапсе чуть было не закончилось для «Хамидие» трагически. Месяц спустя он был обнаружен вместе с «Бреслау» российской эскадрой, и только спустившийся туман спас вражеские корабли от неминуемого потопления.
Художник на войне
Война неизбежно изменила облик российской прессы. В обеих столицах провели «день печати». В воззвании, выпущенном по этому случаю, говорилось:
«Мы, деятели печати, в эти дни являемся второй, по-иному мобилизованной армией великой России». Дело печати в эти дни — подойти к каждой двери и настойчиво стучать в нее и непрестанно напоминать о тех неотложных обязанностях, которые требует от нас живая жизнь».
Однако на фронт отправляться дозволено было не каждому. Необходимо было стать военным корреспондентом. А согласно закону о военной цензуре «военным корреспондентом на театре военных действий считается лицо, особо уполномоченное редакцией издания или телеграфным агентством для сообщения сведений с театра войны и утвержденное в этом звании начальником генерального штаба».
Кроме военных корреспондентов «на театр военных действий» допускались военные фотографы и художники, «утверждаемые в этом звании начальником генерального штаба».
Фотографам и художникам запрещалось «корреспондирование», а разрешалось лишь под фотографиями или иллюстрациями краткие «подписи-разъяснения».
Расходы на содержание корреспондентов, фотографов и художников несла редакция, при этом в законе указывалось:
«Военные корреспонденты (фотографы) могут иметь при себе для личных услуг прислугу, но не более как одного человека на каждого. Свидетельство для прислуги на право проживания в районе расположения штаба главнокомандующего выдается комендантом главной квартиры по наведении им соответствующих справок».
При всем при этом невозможно переоценить роль этих людей в освещении военных действий. Многие русские художники, продолжая традиции великого баталиста Василия Верещагина, оставили точные и емкие свидетельства военного быта.
На Кавказском фронте в полной мере проявился талант художника Евгения Евгеньевича Лансере, которому очень хотелось «попасть «на минутку» под огонь». Его серия о казаках на войне даже стала основой его первой персональной выставки.
Военные истории
Во время войны ценятся героические истории. Для Кавказского фронта такой историей стал случай пленения командира IX турецкого корпуса генерала Исхан-паши, трех начальников дивизии и всего штаба, который, как писали газеты, «составит одну из блестящих страниц истории нашей армии».
История, которую охотно перепечатывали центральные и местные издания, рассказывалась от имени капитана Т. Д. В.
«Наш батальон, в том числе и моя рота, преследовал разбитого неприятеля. Моя рота шла впереди. Так шли до сумерек. Наткнулись на два турецких пулемета. Дружным натиском полуроты туркам не дали вернуться, перебили прислугу, пулеметы бросили в ущелье. Жалко было героев, но что прикажете делать!.. Люди итак заморились… Приказал остановиться, а сам с несколькими охотниками решил сделать рекогносцировку местности.
Рекогносцировка показала присутствие вблизи какого-то турецкого отряда, оказавшегося впоследствии ставкой Исхан-паши. На утро рассыпал роту повзводно и цепью охватив хребет, стал спускаться к ставке турок, разместившейся на опушке леса.
Приказал людям не стрелять, чтобы по выстрелам в лагере не могли сообразить о количестве моих людей. Подошли так шагов на 200 к ставке; тут я крикнул своим: — «Ребята, за мной!», а сам вперед и на ломаном татарском языке кричу: — «Сдавайтесь… сложите оружие… всех перестреляю!...» Что произошло среди турок — не помню. Подходит ко мне сначала мулла со словами: «Алла, алла», а затем офицер и говорит по-русски:
— Г. офицер, не надо… все решено… крови не надо… сдаемся…
Я опомнился. Смотрю — их много, больше 300 чел., все вооружены. Думаю: брать в плен требует известной формы, надо обезоружить, а у меня людей мало… Увидят. Пускаюсь на хитрость и подойдя к генералу, — не знаю, кто это — громко заявляю:
— Оружие оставляю, г.г. офицеры, при вас.
Генерал, — как потом узнал я, сам командир корпуса Исхан-паша, — на французском языке спрашивает меня:
— Кто вы?
— Я капитан русской армии, присланный предложить вам сдаться в плен, ваше превосходительство. Внизу наши войсковые части ждут ответа.
— Какие у вас силы?
— Тут, за опушкой леса — полк, за гребнем — другой, пулеметы и артиллерия, — ответил ему я спокойно.
— А где ваши офицеры?
— За гребнем, — а сам думаю: «У меня всего-то два прапорщика».
На этом кончились наши переговоры, и я предложил всем сесть на коней, хотя лично у меня коня не было. Турки это заметили, и один из адъютантов генерала спросил меня:
— А где ваша лошадь?
Я, не смущаясь, ответил:
— Там, за лесом.
По приказанию генерала мне подвели его старую лошадь, и мы тронулись вперед. Я — впереди, моя рота — по бокам и сзади.
Веду «добычу», а сам думаю: «а что, если там дальше их войска… не успею довести до своих…» Судьба помогла. Только стали выходить из ущелья, смотрю — на перевале стоит наша артиллерия, которая, видно, ночью сюда подошла.
Когда мы спустились с перевала и были уже в пределах своих расположений, я подошел к генералу и сказал:
— Генерал, я вас пленил в составе одной роты…
Турок опешил, сделал большие, удивленные глаза, которых долго не забуду, и, ударив себя по лбу, промолвил:
— Шайтан, капитан!.. Шайтан…»
Капитан, описываемый из соображений военной цензуры как «капитан Т. Д. В.», оказался реальным героем — штабс-капитаном Тарасом Давидовичем Вашакидзе, награжденным за этот подвиг Георгиевским крестом IV степени.
Новогодние ожидания
С наступающим Новым годом всегда связываются новые надежды. В ход идут предсказания и прочие способы постижения будущего.
Увлеклась нумерологией и уже упоминавшаяся «Нива»:
«15-е годы целого ряда столетий совпадают в России с периодами усиленного «строительства» и «собирания» русских земель. В 1015 г. — образование великого княжества Киевского и тяготение к нему других княжеств и земель; в 1115 г. — нанесено поражение половцам и болгарам; в 1215 г. — победа над идущими с юго-востока татарами; 1315 г. — усиление Московского княжества при князе Данииле; в 1415 г. Василий I закрепил за собою Суздаль и Нижний Новгород; в 1515 г. Василий III окончательно смирил и присоединил Псков; в 1615 г. — удачные бои со шведами; в 1715 г. Петр I укрепился на берегах Балтийского моря.
1815 год был годом великого торжества и ошибок России. Россия спасла Европу от наполеоновского разгрома и Францию от рокового исхода политики Бонапарта, но Россия в тот же год восстановила Австрию и Германию и не воспользовалась спором Габсбургов с Гогенцоллернами. 1915 год — будем надеяться — исправит оружием эту ошибку дипломатов и будет годом русского торжества».
