Спектакль получил название «Забавы» после полуночи» и особенный жанровый подзаголовок: «Здесь и сейчас». Постановщик перенес действие из девяностых в наше время: музыкант набирает номера на смартфоне путем случайного тыка, а дочь шлет папе не телеграмму, а смс. Такое осовременивание, по большому счету, не выглядит нарочитым (правда, становится непонятно, почему отец не перезвонил, прежде чем отменять свою командировку).
Всеволод Громовиков создал на сцене белоснежное изысканно-воздушное пространство. Гостиная оформлена полупрозрачными занавесями и растяжками нитей, шнуров, как будто мы находимся внутри многомерного рояля, а струны — это натянутые нервы героев.
У пьесы не слишком большая постановочная судьба, и тому есть две причины. Во-первых, любой спектакль будет неизбежно терпеть сравнение с фильмом, отмеченным блестящими работами Евстигнеева и Алферовой, Филозова и Гафта. А во-вторых (недаром от главной роли в свое время наотрез отказался Папанов), пьеса обладает очевидными недостатками: затянутое начало, сериальный сюжет, отсутствие четкой идеи. Но если в конце советского периода актуально звучал мотив разоблачения позорных тайн, то сегодня сюжет выглядит несколько наивно и даже пошловато.
Постановка не лишена самостоятельного режиссерского подхода. Александр Катков решительно уводит в подтекст сюжетную завязку, переосмысливает ряд образов и ситуаций пьесы, расставляя новые смысловые акценты.
Прежде всего переосмыслен образ главного героя. Если саксофонист Евстигнеева в фильме — это усталый, но бодрящийся интеллигент, которого судьба забросила в ресторан из-за любви к музыке и веселью, то главный герой спектакля в исполнении Каткова — настоящий «лабух». Грубоватый, пошловатый немолодой мужик в полурасстегнутой рубахе, с печаткой на пальце и толстой золотой цепью. Все первое действие его брутальный Сашуля — на переднем плане; впрочем, его партнерша Злата Соколова достойно выдерживает свою роль, играя дерзкую современную девчонку, оторву. Убирая из первого действия лиричность, режиссер делает акцент на комической стороне, добавляет даже ноту гротеска (так, Оля вдруг кричит матери, что она курица и несет яйца, ко-ко-ко!). Вполне органичны некоторые шутки в духе времени: так, когда юная героиня заявляет, что они встречаются уже пять лет, Саша первым делом пугается, не связался ли он в свое время с несовершеннолетней. Правда, такое осовременивание вступает в конфликт с устаревшим жаргоном типа «Загиб!». Да и общая рыхлость первого действия несколько расхолаживает зрителя.
Еще более категорично переосмыслен образ матери, Анны. В пьесе, по сути, нет положительных героев. Но немолодая героиня Веры Великановой в наивном розовом пеньюаре полностью оправдана режиссером как страдающая женщина со сложным внутренним миром. Ее веселый вальс с Сашулей в конце первого действия, наверное, можно объяснить отчаянием; потом наступает долгая полоса бездействия, после которой Анна произносит свой обличительный монолог. Правда, интонации здесь не обличительные, а любовно-жертвенные; постановщик придает образу Анны черты возвышенного страдания. Эта интонация не слишком монтируется с текстом; но когда героиня бросается к мужу и мешает тому встать на колени, задумка режиссера проясняется: дело шло к хэппи-энду.
Нужно отметить хорошую актерскую работу Георгия Хадышьяна, убедительно воплощающего тип слабого интеллигентного героя. Изысканно-надменный Андрей Соломыков, играющий любовника Анны, кажется, более увлечен собственным совершенством, чем задачей унизить и подчинить ее мужа; вообще не очень понятно, что занесло сюда такого денди.
Однако во втором акте, где происходят главные столкновения характеров, актерам периодически оказывается просто нечего играть. Уходит в фон Оля, вынужденная страдать у кресла; много неподвижных, статичных сцен у каждого персонажа.
Но главное — придуманный хэппи-энд обесценивает обличительный пафос пьесы. Самым страшным и унизительным моментом сюжета становится тот, когда муж опускается перед любовником Анны на колени: этот момент показывает и рабскую психологию мужа, и садизм начальника, и подлость жены, и даже глупость дочери, заварившей эту кашу, чтобы разрубить узел лжи. Но здесь героиня бросается к мужу, и все завершается всеобщим объятием. Вместо драмы — комедия с мелодрамой.
