Дело Гегидзе
Долгие годы судьба Михаила Егоровича Гегидзе почти не вызывала интереса ни со стороны историков, ни со стороны краеведов.
Он воспринимался как некий чиновник, сменивший по решению начальника Кубанской области генерал-лейтенанта Михаила Аргирьевича Цакни в самом конце 1871 года на посту редактора неофициальной части «Кубанских областных ведомостей» Льва Фомича Прагу. И пробывший в этой должности чуть более года, чтобы затем раствориться в череде должностных перемещений на обширной территории Российской империи.
Упоминался Гегидзе в исторических обзорах по необходимости, зачастую даже без расшифровки инициалов, а иногда (что еще хуже) с искажением этих инициалов.
Но человек не иголка в стоге сена
И дело под названием «О службе судебного следователя Михаила Егоровича Гегидзе», которое удалось обнаружить в Государственном архиве Краснодарского края, не просто помогло восстановить некоторые детали биографии третьего редактора «Кубанских ведомостей», но и изменить отношение к его личности.
Согласно формулярному списку, Михаил Егорович Гегидзе родился в 1847 году, «получил воспитание в Императорском Московском университете и по окончании полного курса по юридическому факультету утвержден в звании Действительного Студента, с правами на принятие в гражданскую службу XII классом».
20 августа 1871 года он был «определен на должность Старшего Делопроизводителя Кубанского Областного Правления», а 30 декабря того же года на него было возложено «исправление должности редактора «Кубанских областных ведомостей».
«Исправление» должности редактора не осталось незамеченным, и 27 июня 1872 года он был произведен в чин губернского секретаря.
Известно также, что Гегидзе был «вероисповедания православного», «женат на дочери Коллежского Асессора Козинера девице Юлии Григорьевне» и получал на тот момент «жалования 500 рублей, столовых 200 рублей, квартирных 150».
Екатеринодарский период служебной карьеры Гегидзе завершился 30 января 1873 года, когда решением начальника главного управления наместника Кавказского барона Александра Павловича Николаи на него были возложены «обязанности Судебного следователя во втором участке Баталпашинского уезда».
Студенческие годы
Юридический факультет Императорского Московского университета в годы обучения Михаила Егоровича состоял из тринадцати кафедр, каждая из которых достойна отдельного упоминания.
Кафедра энциклопедии права; истории важнейших иностранных законодательств древних и новых; истории русского права; истории славянских законодательств; римского права; государственного права; гражданского права и гражданского судопроизводства и судоустройства; уголовного права и уголовного судоустройства; полицейского права; финансового права; международного права; политической экономии и статистики; церковного законоведения.
Студентам юридического факультета преподавались также всеобщая и русская история, латинский и немецкий языки.
Деканом в те годы был профессор Василий Николаевич Лешков, вошедший в историю науки такими работами, как «Национальность или народность русской земли», «Русские основы права» и «О праве самостоятельности как основе для самоуправления»,
Отношение к декану было неоднозначное, но даже недоброжелатели отмечали его доброту и обходительность.
«О себе Лешков оставил хорошую память в учениках, ставивших ему в большую заслугу его инициативу в создании московского Юридического общества и в деле созыва первого съезда русских юристов».
Возглавлял Лешков и журнал «Юридический вестник», прививая своим студентам вкус к редакторской деятельности.
Так что приход выпускника московского юрфака на должность редактора «Кубанских областных ведомостей» можно считать как случайностью, так и закономерностью.
Редакторская правка
Период редакторской деятельности Михаила Егоровича Гегидзе историк кубанской прессы Борис Митрофанович Городецкий считал завершением «организационного периода» в истории «Кубанских ведомостей».
При этом он отдельно подчеркивал тот факт, что «заметно было у новой редакции стремление расширить и неофициальную часть газеты, и, надо отдать справедливость, довольно своеобразно: страницы газеты редакция раскрыла не только для частных сотрудников, но и для «официальных лиц».
Результаты получились благие: уездные начальники начали печатать в газете составляемые ими обзоры вверенных им уездов, касаясь подробно жизни и казачьего и иногороднего населения: ревизоры станичных школ — отчеты о результатах своих служебных поездок, стремясь так или иначе разрешить некоторые вопросы станичного обучения; к более продуктивному сотрудничеству были привлечены станичные учителя и духовенство.
Достаточно быстро при редакторстве Гегидзе в «Кубанских областных ведомостях» возникла полемика, приведшая к дискуссии о значении провинциальной печати, которая значительно опередила знаменитый спор между Даниилом Лукичом Мордовцевым и Александром Серафимовичем Гациским о судьбах местной прессы.
«Быть проводником мысли»
Спор о том, нужна или не нужна местная пресса в России, поднимался не раз, приводя к горячим столкновениям и повсеместному скрещиванию фельетонных шпаг.
Один из таких фельетонов и стал поводом для помещения редакционной статьи, в которой Гегидзе показал тонкое понимание задач, стоящих перед «Губернскими ведомостями»:
«Никто не станет, нам кажется, спорить, что местный орган, если не играет у нас, то должен играть важную роль во всех отправлениях жизни народа. Он должен быть проводником мысли, здравых убеждений и воззрений в народе, он есть средство, посредством которого народ знакомится с правительством и его действиями и правительство, в свою очередь, изучает народ, его жизнь, богатство и бедность, достоинство и недостатки и т. д.
Словом, местный орган есть зеркало, где рельефно отражаются два необходимейших элемента государственной жизни, где элементы эти стоят лицом к лицу, знакомятся друг с другом и изучают друг друга. Элементы эти, повторяем, правительство и народ.
И если, с одной стороны, народ относится с полным доверием к правительству, видя его полезные, прекрасные действия, и если, с другой стороны, правительство, изучив жизнь народа с разных ее сторон, имеет возможность действовать на пользу народа, на процветание и совершенствование его сил и быта, то, нам кажется, нельзя не согласиться с тем, что в этом отношении местный орган должен служить главным образом средством выполнения сказанного; и если мы сознаем пользу от такого отношения правительства к народу, и, наоборот, то смешно не сознавать пользы и значения того средства, которым достигается все это. Средство это, как и сказали, есть местный орган. Ни одно правительство не может здраво управлять народом, не зная хорошо его жизни, и ни один народ не питает уважения к правительству, не понимая смысла и цели его действий».
Цензура и «местный интерес»
Видел редактор «Кубанских областных ведомостей» и недостатки местной прессы, но эти недостатки, по его мнению, заключались не в цензурной политике правительства, а в неумении правильно ее применять:
«К прискорбию нашему, местные провинциальные органы отступили от той цели, которой руководствовалось правительство, создавая их. Вы не встретите ни в одном губернском органе ничего такого, чтобы могло остановить ваше внимание. Как известно, газеты эти кроме официального отдела содержат и неофициальный, но этот последний отдел содержит в себе частные объявления, да и только.
Очень недавно в столичных наших газетах был отпечатан ряд статей о провинциальной печати. Все статьи эти, подтрунивая над этой печатью, доказывали, что причина такого жалкого состояния ее есть местная губернская цензура и что до тех пор, пока будет существовать эта подавляющая всякое свободное слово печати цензура, улучшение провинциальной печати немыслимо.
Не знаем, чем руководствовались лица, писавшие эти статьи. Слово «местный интерес» в широком его значении представляет широкое поле деятельности провинциальным органам. Наконец, закон тоже положительно указывает, какие статьи не могут печататься в губернских ведомостях…
Губернские ведомости должны обнимать все части (губернии) одного целого обширного нашего государства и столичные газеты, на основании этих частных сведений губернских ведомостей, должны вмещать в себе сведения о целом (государстве). Говорить, что цензура мешает делу провинциальной печати — значит не понимать значения этой печати, значит сваливать недостатки, нерадение одного на другое, совершенно непричастного этому делу. Цензура не может запретить печатание тех статей, которые разрешены законом, а печатая эти статьи, местная газета, без сомнения, будет чрезвычайно интересна для людей, хоть сколько-нибудь желающих изучить и познать свое».
Писавшему эти строки на тот момент исполнилось всего лишь 24 года.
Тайны семейные
В дальнейшем карьера Михаила Егоровича Гегидзе шла по судебному ведомству. С 1873 по 1877 год — судебный следователь Баталпашинского уезда, затем — Армавирского участка. В 1890-е годы — член Витебского окружного суда и один из постоянных авторов «Журнала Министерства юстиции».
Затем (до 1917 г.) являлся членом уголовного департамента Тифлисской судебной палаты.
Но самым любопытным фактом стала запись в формулярном списке, где говорилось, что он «имеет неразделенное между братьями имение, состоящее из трех домов в Кутаисской губернии».
Упоминание о Кутаисской губернии позволило провести параллель с мемуарными записями Корнилия Александровича Бороздина, чиновника для поручений при генерал-губернаторе Кутаиса, историка и литератора.
В шестом номере журнала «Исторический вестник» за 1885 год под названием «Упразднение двух автономий. (Отрывок из воспоминаний о Закавказье)» он с искренней симпатией писал об отце Михаила Егоровича — Егоре Давидовиче Гегидзе.
«В двадцатых числах мая [1858 г.], дела призвали меня опять в местечко Орпири, и снова пользовался я гостеприимством почтенного старика, Егора Давидовича Гегидзе, которому не могу не посвятить при этом нескольких слов. Уроженец Гурии, азнаур князя Мачутадзе, Егор Давидович, взят был, трех лет, по своему круглому сиротству, в семью господскую и рос в ней, когда имеретинский царь Соломон приехал в пограничную свою с Гурией волость Саджавахо.
Князь Мачутадзе поспешил явиться к царю на поклон, был им чрезвычайно обласкан и получил в подарок огромного живого осетра, пойманного в Рионе. Тронутый такою милостью и зная, что царь постоянно скорбел о своем бесчадии, он привел малютку, азнаура своего Гегидзе, и подарил царю. Тот был в восторге от ребенка, царица еще больше, сирота пристроился у них, как родное дитя, и вырастал на утеху своих приемных родителей.
Когда царь Соломон бежал в Турцию и в Имеретии введено было русское управление, Гегидзе, юноша лет 18-ти, взят был на службу юнкером в Мингрельский полк и сделался вскоре прекрасным русским офицером, подобно всем своим землякам грузинам. Он был уже капитаном, когда, в сороковых годах, высланы были на Кавказ скопцы, из них сформировалась инвалидная № 96 рота, ее расположили в Усть-Цхенис-Цхали и Гегидзе сделали ротным командиром. Ему это назначение пришлось кстати, здоровьем и физическими силами он не мог похвалиться; строевая и походная служба была чересчур ему тяжела, а тут хлопот было немного, и, главное, он попадал на свою родину. Скопцов вначале было 380 человек, они прекрасно обустроились, занялись каючничеством, знание ими разных ремесел, как я говорил в пятой главе, приносило немало пользы околотку, и Егор Давидович, не обижая их, жил совершенным патриархом. Во дворе у него построено было несколько домиков, все проезжавшие по пути между Тифлисом и Редут-Кале пользовались замечательным гостеприимством сначала капитана, потом майора и, наконец, подполковника Гегидзе».
Таким образом, третьего редактора «Кубанских областных ведомостей» можно считать (по крайней мере, по свидетельству К. А. Бороздина) внуком последнего царя Имеретии Соломона II, что придает биографии Гегидзе романтический ореол.
