ДВА ОЗЕРА
Парень был удивительно похож на персонажа из мультика. Заразительный смех, абсолютно детское лицо и огромные, на пол-лица, глаза… Завораживающие. Два озера, способные как бы заглянуть в человека. Они стремительно меняли оттенки — от цвета моря на глубине до пасмурного неба. Космический взгляд преображал обычного мальчика из бедной семьи, живущей рыбным промыслом… Застенчивый Фунтик смотрел «в тебя» и вдруг становился похож на западную звезду с обложки.
— Фунтик, бросай техникум. Тебе нужно сниматься в кино. Ну или в рекламе… И не смотри так, а то случайно разолью кипяток, — не раз говорила я случайному знакомому за чаем.
Фунтик смеялся, краснел и всегда отвечал одно и то же: «Ага… Буду прилетать в свое село на личном вертолете... Поклонники задарят меня шариками и рыбой. Может быть, шариками из рыбы...» А однажды Фунтик вдруг признался:
— На самом деле в детстве у меня были серьезные проблемы со зрением. Оперировал твой земляк — Вадим Черков. Тогда он работал в Краснодаре. Наверное, уже в Москву или Питер забрали...
Вернувшись домой, не раз слышала о докторе, читала на медицинских форумах. «Врач по призванию», «добрый и чуткий», «внимательный к пациентам», — так говорили и писали люди. Я выяснила, что Вадим Черков никуда не уехал. Вот уже 14 лет он работает в краснодарском филиале МНТК « Микрохирургия глаза» им. С. Федорова.
ЧИСТАЯ ХИРУРГИЯ
— Вадим, почему выбрали именно хирургию глаза? Почему не остановились на сердце или костях?
— Хирургом хотел быть с первого курса медакадемии. Эта область никогда не пугала. Мы проходили практику и в гнойных отделениях, и в ожоговых. Неприязни не было. Одно время думал о травматологии, но потом понял — не мое. Травматология — это грубая хирургия. В чем грубость? В хрусте костей, в усилиях, которые во время процесса прилагают. Глазная хирургия — чистая. Кроме того, в прошлом и сейчас это перспективное развивающееся направление…
— Родители не отговаривали от белого халата? Тем более хирургии… Здесь, как нигде в медицине, высока степень ответственности за человека.
— У нас в семье не принято отговаривать. Я в девятом классе понял, что хочу лечить людей. Родители же видели меня в МЧС или полицейским. Но они настаивать на своем не стали. «Твоя жизнь…» — сказали.
— Образование получили в Краснодаре?
— Да. Это шесть лет в медакадемии и год интернатуры на рабочем месте — в клинике имени Федорова. Получается, работаю здесь с 2004 года. Больше 12 лет трудился в детском отделении. Сейчас — в отделении хирургии катаракты и глаукомы.
— Глаукома — опасное заболевание?
— Достаточно... Считается, что ее симптом — повышенное внутриглазное давление. Но это лишь одна грань диагноза. На самом деле глаукома — комплекс симптомов. Это повреждение зрительного нерва или изменения в зрительном нерве, полях зрения. На первых стадиях глаукома никак себя не проявляет. Глаз не болит, не чешется, не краснеет. К тому времени, как человек осознает проблему, начинает видеть словно в трубу.
— Глаукома излечима?
— Нет. Есть и другой нюанс: то, что такая болезнь забрала, вернуть нельзя. Происходит гибель нервной ткани… То есть операцией мы сохраняем то, что осталось. Если все хорошо, выписываем пациента на следующий день. При выписке рекомендую раз в месяц контролировать глазное давление и раз в четыре месяца исследовать поля зрения. В принципе любой человек должен проверять зрение раз в год.
— Наверное, такая операция длится час или больше?
— Нет, всего 15-20 минут... Причем вмешательство ведется под местным наркозом. Пациент находится в сознании. Он слышит, видит свет. При этом дискомфорта и боли нет. Общий наркоз обычно дают детям — потому что спокойно лежать на операционном столе они не будут. Также — если операция масштабная. Например, при косоглазии — когда работать приходится на мышцах, «за глазом». Общий наркоз дают также при пересадке роговицы или ампутации глаза…
— Операции боятся все. Возрастные пациенты даже больше маленьких. Наверное, каждое вмешательство начинается с уговоров: «Успокойтесь, вы же взрослый человек!..»
— Да, боятся. Я не кричу, а иначе испугаю еще больше. Что делать? Уговаривать. Хирург в операционной не один. Вмешательство — работа команды. Например, помогают анестезиологи. Они следят за пульсом, давлением, дают успокоительное, если нужно. Работаем с разным инструментом. Микроскопами. При катаракте делается разрез всего 2 миллиметра…
— Когда-нибудь считали свои операции?
— Специально нет. Но больше пяти тысяч точно провел. У нас каждый день разный. Сегодня одно вмешательство, а завтра — 12...
НИКТО НЕ ХОЧЕТ СЛЕПОТЫ
— Может ли на столе оказаться человек лет 80? Не говорите: «Бабушка, ну какая вам уже операция…»?
— Так нельзя говорить. Человек не хочет быть слепым ни в пять лет, ни в восемьдесят. Недавно оперировал 90-летнюю пациентку. Она поступила с катарактой. Это когда человек смотрит на улицу, словно через мутное окно. У старушки это был единственный глаз, второй «забрала» глаукома. Зрения осталось меньше 10 процентов. То есть бабушка могла читать только верхнюю строчку специальной таблицы, причем с расстояния трех метров. Операция прошла хорошо. На следующий день женщина ушла домой, смотря прооперированным глазом.
— Вы 12 лет работали в детском отделении. Каков возраст самого маленького прооперированного пациента?
— Шесть месяцев от роду. Проводилось зондирование слезно-носового канала. Много малышей, кому такая операция требуется. Заболевание выявляют с рождения, но оперируют позже по причине наркоза. Анестезиологи считают, что наркоз безопасен именно с такого возраста… Обычно наша слеза омывает глаз и уходит в нос. При таком заболевании движению слезы мешает пленка. Глаз может гноиться, быть постоянно мокрым. Во время вмешательства канал пробивается. Операция длится всего три минуты…
— С кем комфортнее работать — с детьми или со взрослыми?
— Скажу так: адаптироваться можно к любому пациенту.
— За 14 лет работы вы поняли, каким должен быть врач?
— Врач — это человек, который любит свое дело и думает о пациенте.
— Какими страхами с вами делятся пациенты?
— Главный страх — само слово «операция». Этот страх вредит пациентам. Они приходят, когда болезнь находится в запущенной стадии. В таких случаях мы или сохраняем, что осталось, или возвращаем зрение, но с большими рисками. Люди не понимают: чем раньше обратятся, тем меньше проблем получат. Организм быстрее восстановится.
— Как боретесь со страхами в стиле «почему у соседа по палате глаз красный, а у меня белый»?
— Такие страхи тоже есть. Стараюсь объяснять, что все вмешательства разные. Где-то я затрагиваю сосуды, где-то нет. Отсюда и краснота. Например, при косоглазии она проходит через две-три недели... Иногда люди приходят со страхами «что-то колется», «что-то оставили внутри». Считаю, пусть приходят. Лучше проверить и успокоить… Вообще при снижении зрения тянуть нельзя — нужно обращаться к врачу.
ВРЕДНЫЙ ПАЦИЕНТ
— Что такое « вредный пациент»?
— Я бы изменил формулировку. Давайте скажем об «опасном пациенте». Это тот, кто считает, что все знает лучше доктора. Кто не следует лечению. Типа «сам назначаю — сам отменяю». А характерами пациентов я не впечатляюсь. Все они — люди разные. К этому нужно относиться с пониманием и не срываться. Нервы свои я на работе не показываю... Считаю, если пациента настроить к себе позитивно, он будет соблюдать рекомендации.
— Что вас может обидеть как врача? Может быть, отсутствие «спасибо» или элементарного «здравствуйте»?
— Даже не знаю… Если пациент со мной не поздоровался, не обижусь. Может быть, он просто не узнал меня… Бывает, пациенты смотрят в лицо и спрашивают: «Где найти Вадима Анатольевича?» Операция — это стресс все-таки. Насчет иного рода благодарностей — я их не жду. И тем более не требую. Есть зарплата — на нее и рассчитываю.
— Вот пациенты вас иногда не узнают. А вы их помните? Может быть, дружите с кем-то?
— Помню далеко не всех, конечно... Пациентов слишком много. Запоминаются лица, ситуации… Мне важно качественно сделать свое дело. Пускать больного в свое личное пространство без необходимости не буду.
— Как отдыхаете от тяжелой и нервной работы? Есть хобби?
— У меня двое маленьких детей: дочке Софье восемь лет, сыну Артему — год и девять месяцев. Автоспорт люблю. Если б было где гонять, наверное, гонял бы… А так иногда ездим в Сочи — посмотреть на соревнования на автодроме.
— Не планируете переехать из Краснодара в более крупный город — Москву, а может, на север — в Новосибирск, Омск?
— Нет. Я не люблю большие города. В Москве вообще устаю. Мне кажется, в столице у людей вообще нет свободного времени. Наверное, я просто не привык к такому ритму. Я родом из станицы Гиагинской Республики Адыгея. Если б была возможность нормально развиваться и зарабатывать, остался бы там.
— То есть в маленькой больнице нет возможностей для развития?
— Они есть, но меньше. Например, в нашей клинике есть оснащение. Плюс вокруг меня 100 докторов. Если чего-то не знаю, могу к ним обратиться. В маленькой больнице доктор сам в себе варится. Ну и финансирование разное. У нас есть возможности учиться — стимулируют и даже заставляют. Вот был в Махачкале, Калуге, Новосибирске…
— Защитить диссертацию не планируете?
— Научные работы есть. Они посвящены в основном хирургии косоглазия у детей. Насчет диссертации — не знаю. Я больше практик.
— Можете напоследок дать читателям практические советы. Например, как выбрать очки или линзы?
— Выбор очков и линз — индивидуальное дело. Нет общих принципов для детей и взрослых. По крайней мере в двух словах не описать. Важно — подобрать средства коррекции должен специалист. Не стоит покупать лишь бы какие очки на рынке, а потом пользоваться ими всей семьей. Неправильная коррекция может привести к быстрой утомляемости глаз, дискомфорту, боли…
