Руководил ею 37-летний доктор Грант Забунян. Он заведует отделением челюстно-лицевой хирургии в больнице. Но о себе говорит просто: «Хирург опухолей головы и шеи, пластический, онколог…» Спустя сутки после публикации меня накрыла волна благодарностей в адрес доктора. «Грант, спасибо! Я — живой…», «…умничка и трудяжка, сам готовил питание зондовикам, кормил сам — работали вместе», «муж наблюдался — ни о каких деньгах речи не было», «с таких новостей должно начинаться утро», — писали люди. И продолжают писать.
«Я удивлен популярностью в соцсетях», — сказал Грант, когда договаривались о второй встрече. Главным оказались мысли хирурга. Очень глубокие, трогательные, настоящие… Мысли, высказанные под звуки постоянно хлопающей двери — потому что непрестанно заходят коллеги и пациенты. Под рингтон без перерыва звонящего телефона.
— Последнее время он разрывается, — признался Грант.
— Вы выключаете мобильник, когда возвращаетесь домой?
— Никогда в жизни мой телефон не может быть выключен…
Про выбор
Грант Забунян родом из поселка Гантиади. Такое название населенный пункт носил в прошлом. Сейчас — Цандрипш. Это в Абхазии. «Прекрасной…» — говорит доктор, раскачиваясь на стуле. По тому, как ведет себя, видно: нечасто дает интервью. «Мне вся эта популярность…» — страдает он. «Ну мы же не ради славы — для людей», — отмечаю. «Тогда ладно…» — смиряется хирург.
— Я из семьи учителей. Папа преподавал физкультуру, мама — немецкий язык. Врачей в роду нет вообще. Даже не знаю, как получилось. Все в моей жизни довольно случайно. Мысль о медицине появилась в классе 6-7… Может, прочитал что или увидел… Знакомые родителей были врачами. Они вызывали огромное уважение. Закончив школу в Сочи, поступил в мединститут в Краснодаре. Шесть лет изучал предметы общего курса. Потом был год последипломной подготовки в интернатуре по хирургии… Два года ординатуры по онкологии. После и сейчас — стажировки, повышение квалификации. Это пластическая и реконструктивная хирургия, ринопластика…
— Правду говорят: врач учится всю жизнь?
— Так точно. Этому не всегда рады в семье. Вечно в разъездах, вечно за книжками… А мне нравится узнавать новое и двигаться вперед. Вот через три недели поеду на ринопластику. Мы проводим операции на голове и шее. Здесь важны элементы пластической хирургии. Реконструктивная хирургия — ее ветка. Когда удаляем опухоль, покровы лица, ротовой полости деформируются. Реконструкция возвращает пациентов к полноценной жизни. Без этого они остались бы глубочайшими инвалидами…
— С утра до вечера… Не надоело?
— У меня разочарования не было. Никогда. Работаю и работаю. Но в медицине, действительно, остаются не все. Многие из тех, кого знаю, ушли. Не нашли себя, не понравилось, не захотели этим заниматься, потянулись за длинным рублем… У всех свои причины.
Про первый опыт
— О Боже, дедушка, я сейчас к вам выйду, — вдруг вскакивает Грант с места. На пороге кабинета — пожилой мужчина. Еле идет. И очень плохо слышит. Доктору приходится кричать. «Вот мои пациенты: дедушки с дыркой в голове, никому не нужные», — говорит Грант, увлекая старика в перевязочную. Спустя время возвращается и объясняет, почему выбрал борьбу с опухолями.
— В ординатуре два года изучал онкологию. После мне предложили работу в краевом онкологическом диспансере. В поликлинике. Я был счастлив рабочему месту. Со временем перешел в отделение опухолей головы и шеи, начал оперировать. Одна из первых операций была под местной анестезией. Никогда не забуду. Ампутация нижней губы. Пожилому пациенту нельзя было давать наркоз из-за сопутствующей патологии. В общем, ему опухоль разъела губу. Мне было страшно. Дрожали руки…
— О раке языка благодаря вам я уже знаю. А в чем специфика рака губы?
— Как правило, встречается у мужчин-курильщиков. Такой рак чаще поражает нижнюю губу, чем верхнюю. Это своего рода язва, которая долго не заживает, не поддается лечению мазями. Она увеличивается в размерах, выпирает внутрь или наружу. Губу можно восстановить тем же лоскутом с предплечья больного. Это универсальный лоскут.
Про пациентов
«Классные» и «крутые». Так говорит Грант о своих пациентах. Если не о каждом, то о каждом втором точно. «В чем их крутость?» — спрашиваю, пока на компьютере смотрим фото из операционной и компьютерную томографию.
— Ну, они сильные. Вот мужчина мужественно воспринял, что часть нижней челюсти придется убрать и восстановить. С помощью его же лопатки! (Показывает.) Еще он быстро выкарабкался из болезни. Ни разу не слышал нытья: «Ай, не могу, больно…»
На снимки тяжело смотреть. Представляешь, какие страдания пережили люди.
Признаюсь: «Я бы точно ныла, доктор… Кстати, некоторые врачи нытье слушают, но не слышат…»
— Надо слушать и слышать. Иногда в нытье бывает правда. Нельзя отрицать, что больному плохо и тяжело. Можно пропустить серьезные проблемы. Вообще между врачом и его подопечным должна быть связь. Больше, чем просто «доктор-пациент». Это нормально. У нас полудружественные отношения. От того, как люди будут воспринимать и выполнять сказанное мною, зависят их выздоровление и качество моей работы
— Пациенты говорят, вы звоните им после выписки, следите за жизнью в
соцсетях…
— Чаще они мне звонят. Приезжают на контрольные осмотры. Я их помню. Лица запоминаю точно.
Про правду
— А как сказать человеку, что у него онкология?
— Очень тяжело. Я не всем пациентам говорю, что это рак. Есть много синонимов: «плохая болезнь», «болячка», «у вас заболевание и нужна операция». Можно что-то придумать. Понимаете, слова «рак» и «метастазы» способны повергнуть человека в глубокий шок. Он может отказаться от операции… А ведь лечить и вылечить можно. Вместе с тем я никогда не скрываю диагноз. Иногда возникают споры с родственниками. Они просят: «Не говорите моей маме… Просто прооперируйте…» Но это не звучит. Наши операции — большие, калечащие. Человек должен знать, что с ним будет… Врачу в такие моменты следует быть тонким психологом. Вообще больного нужно холить и лелеять — чтобы рана быстрее зажила и он вернулся в строй.
— Для меня врач – это специалист плюс хороший человек. А для вас?
— По поводу хорошего человека соглашусь. Отношение к людям важно. Этому невозможно выучиться или приобрести. Это из детства. Родители дают. Плюс квалификация, знания. Без них работать не получится.
Про операции
— Операция может длиться восемь часов. Вчера вы вообще на целый день ушли в «подземелье». Тяжело...
— Планировалась огромная операция, но закончили в два… В операционной мне очень комфортно. Это то место, где хочется быть. Остальная работа тоже нравится. Но операционная — другие ощущения. Вмешательство — однозначно не работа одного человека. Нас целая бригада. Знаете, восемь часов держать человека в наркозе не так просто. А выходить пациента? Масса подводных камней могут помешать человеку выздороветь… Так что санитарки, медсестры, реаниматологи, анестезиологи — все-все участвуют в этом процессе. Сам пациент тоже. Говорить: «Я, хирург, поставил человека на ноги» — значит быть наглецом.
Про смерть
— Говорят, у каждого хирурга свое кладбище. У вас люди на столе умирали? — спрашиваю. В это время становится слышно, как в кабинете тикают часы. Грант начинает чеканить ответы. В меня летят упреки про больные мозоли и про то, что выуживаю ответы.
— К сожалению, да. Года три-четыре назад. Возрастной пациент. Шел на плановую операцию. Абсолютно обследованный. Остановка сердца. Операция была банальная. Иссечение опухоли кожи. Студенческая просто… Обидно вдвойне. Человек был полностью подготовлен к вмешательству. Проблем не должно было быть. Так получилось. Говорить «человек умер» — самое тяжелое. К счастью, в моей работе редко бывает экстренная смерть. Если пациент начинает уходить, это происходит постепенно. Вспоминать даже не хочу. Иногда узнаешь от родственников… Это выбивает из колеи, не вылетает из головы. Жена говорит, что я стал черствее. Не в семье. К восприятию пациентов и их гибели. К сожалению, в онкологии они погибают даже после выполненных хороших операций. Отношение к смерти поменялось. Начал задумываться, что не все вечно. К сожалению. А может быть, и к счастью.
Про суеверия
— Правда, что хирурги не берут на стол своих родственников?
—Говорят… (Смеется.) Но я оперировал. Например, дядю, тетю. Но не ближе по кровной линии. Жену вот оперировал. Трепета больше? На самом деле нет разницы с любым другим пациентом. Ругалась, что рубец не очень красивый получился. Я раньше очень суеверным был. С какой ноги встать, на какую руку первой надеть перчатку. Сейчас пунктик только насчет перчаток остался. Не скажу, нельзя… Масса ритуалов ушла в прошлое. Вспоминаю их и думаю: какой был дурачок.
Кстати, люди уверены, что во время вмешательства стоит гробовая тишина. Но это не так. Мы не молчим. В операционной должно быть комфортно. Это в том числе хороший лад между людьми в команде. Нельзя быть букой. Важно даже во время вмешательства оставаться нормальным человеком.
Про уважение
— Как отблагодарить доктора? Пожалуй, это самый обсуждаемый вопрос в больничной палате.
— Давайте вообще эту тему опустим. Скажу одно: каждый должен делать свою работу хорошо. Так и делаем. Большая часть пациентов благодарна. Вообще я не жду благодарностей. Я жду уважения. В это слово вкладываю больший смысл. Удручает, если больные не ценят сделанного. Я имею в виду неуважение на обходах, перевязках… Еще не люблю, когда при мне жалуются на других врачей. Мол, «нас полечил коновал». Пресекаю. Так нельзя говорить о человеке, который пытался помочь. Он же не хотел зла.
Про отдых и мечты
— О чем мечтаю? Даже не знаю. Из-за перехода на новое место работы в моей жизни произошел переворот (Грант заведует отделением в ККБ № 1 с ноября 2017-го). Столько всего ежедневно в больнице происходит. Не успеваю заметить, как темнеет на улице и пора идти домой. А потом — вставать на работу. Руководить людьми сложно. Этому надо учиться. Сегодня еще даже, кажется, кофе не пил. Но это привычная ситуация. Все нормально.
— Из-за бумажной работы практиковать меньше не стали?
— Практикую так же. Бумажек тоже прибавилось… Времени стало меньше свободного. Проводить его в кругу друзей просто не получается. Вообще я родился в одном месте, вырос в Сочи, учился в Краснодаре. Кочевая жизнь — не лучшее для обретения большого количества друзей. Но они у меня есть. Вот завтра с другом собираемся на футбол. «Краснодар» играет... Вообще семья на первом месте. У меня две прекрасные дочки: Камилле шесть лет, Стелле недавно исполнилось 6 месяцев. Жена сейчас в декрете с двумя «бойцами». Нет, не медсестра. Вообще не из медицины, слава Богу… Бухгалтер. Насчет кино… Смотрю. О врачах тоже — «Доктор Хаус», например, до дыр. Видно, что у них были грамотные консультанты.
P. S. Чтобы сделать фотографии, выходим в коридор. Там уже ждут пациенты. Про себя отмечаю, какими беззащитными выглядят люди рядом с доктором. Рост врача — 198 сантиметров. Вспоминаю строчки из недавно присланного письма: «Мы называли его «наш Гранит»…»
На самом деле чувство, что твой доктор — твоя каменная стена, твой грант, большой подарок — классное. И приходит оно далеко не сразу. Только с каждым днем по-настоящему новой жизни. С пониманием: на одного важного человека для тебя стало больше.
