Это испытание немыслимо. Есть только один способ не предать своих предков в том нечеловеческом противостоянии: не забывать, извлекать уроки из ошибок прошлого. Ведь боролись деды и прадеды ради нашего светлого будущего.
22 июня ровно в четыре часа…
День, который, по емкому определению Константина Симонова, «поделил всех на живых и мертвых», на тех, кто выстоит и встретит Победу с невероятным вкусом горечи потерь, и тех, кто отдаст жизнь, пропадет, сгинет и не обязательно будет овеян славой.
Одним из первых в живую схватку с врагом вступил почетный житель Краснодара, герой, именем которого названа улица краевой столицы, Петр Гаврилов. Это было в овеянной легендами Брестской крепости…
Всего у майора Гаврилова в подчинении было около 400 солдат с двумя зенитными орудиями, несколькими 45-мм пушками и четырехствольным зенитным пулеметом. После общего штурма 30 июня, предпринятого немцами и окончившегося захватом Восточного форта, Гаврилов с остатками своей группы (12 человек с четырьмя пулеметами) укрылся в казематах.
Оставшись один, 23 июля (месяц изнурительных сражений без надежды на подкрепление!) он тяжело раненным попадает в плен.
Вот описание лечившего его в госпитале доктора Вороновича:
«... пленный майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощенным до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей. До какой степени дошло истощение, можно было судить по тому, что пленный не мог даже сделать глотательного движения: у него не хватало на это сил, и врачам пришлось применить искусственное питание, чтобы спасти ему жизнь. Но немецкие солдаты, которые взяли его в плен и привезли в лагерь, рассказали врачам, что этот человек, в чьем теле уже едва-едва теплилась жизнь, всего час тому назад, когда они застигли его в одном из казематов крепости, в одиночку принял с ними бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета, убил и ранил нескольких гитлеровцев».
Что получил в награду человек, которым должна гордиться вся страна? 10 лет лагерей за то, что полуживым попал в плен, исключение из ВКП(б) за потерю партбилета и… полное забвение. После падения сталинского режима, аж в 1957 году, справедливость взяла свое. Гаврилову присвоили звание Героя Советского Союза и орден Ленина. Но как жил он эти годы? Как все. После лагерей в 1955 году нашел семью, с которой переехал жить в Краснодар (сам был родом из Татарстана). Умер в 1979 году, похоронен на мемориале Брестской крепости. Судя по выпавшей на его долю обидной карательной репрессии и стойкости, с которой Петр Гаврилов все перенес, сражался геройски он не ради «медных труб» (хотя и их дождался в преклонном возрасте), просто потому, что не мог иначе. И в своей правоте не сомневался.
«Кавказский эксперимент»
В истории фашистской оккупации Кубани есть сложный момент, который историки знают, но обходят стороной по политическим мотивам. Очень хочется сказать о нем правдиво, переплавив за сто лет после Октябрьской революции все «за» и «против». Большинство кубанцев новой властью были обижены: с казаками не церемонились. Преданные присяге, вере и царю, они встали под знамена Белой армии, за что и были массово репрессированы, обобраны и сосланы.
Учитывая и национальную разрозненность богатого на души края, гитлеровские идеологи уверенно ставили на недовольство местных и возможность завоевать их симпатии. Недоработали. Казаки, люди дела, сначала послушали обещания. Да, были те, кто перешли под знамена атаманов Краснова и Шкуро, привезенных из эмиграции, но очень скоро осознали, что заявленные автономия, земли и свобода — лишь слова. Так называемый «кавказский эксперимент», в котором оккупанты рассчитывали на поддержку недовольных слоев населения и установление «нового порядка», быстро провалился. Обещания в духе «мы освободим вас от советского террора» обернулись террором гестаповским. Земля была дана лишь в устной форме. Все, что с нее собирали кубанцы, изымалось в принудительном порядке. Сотрудничества точно не получилось. Люди видели, что происходит.
Мой прадед Никон Иванович был из крепкого казачьего рода в Тимашевске. Происходил из запорожских первопоселенцев, и земли в роду было немало как по тем меркам, так и по нынешним. В 1917-м четверо братьев Никона примкнули к белым. Все сгинули в боях. Прадед же (1899 года рождения) к тому времени был уже женат и растил дочь, потому и не спешил ни под чьи знамена. Землю родовую отняли безжалостно, в нищету непривычную вогнали и ни к каким возможностям из-за недоверия к происхождению не подпускали. Работал как все — в колхозе. Относился ли он к числу недовольных? Безусловно!
Это никогда не обсуждалось, даже замалчивалось. Годы оккупации, перенесенные моей родней в станице Тимашевской с 42-го по 43-й, были окутаны мрачной завесой неупоминания. Все расспросы заканчивались переходом на другую тему. Но по крупицам осело в памяти, что старшая дочь Нина потеряла двоих детей, а средняя — моя бабушка Катя, тогда 17-летняя, чудом уцелела, когда фашисты уводили единственную корову. Она с вилами на них, вооруженных до зубов, бросилась. Почему не выстрелили? Никто не знает. Понимали, что так только от крайней меры отчаяния можно…
Когда фашистов выгнали, мой прадед, пришел в военкомат добровольцем. Ему сказали: «Дед, ты куда? Иди внуков нянчить». Возраст уже непризывной был. А он ответил: «Я казак, я должен». Была середина войны, к тому времени казаки, призванные с Кубани, проявили себя отменными бойцами. А хорошие вояки нужнее. И взяли преклонных годов. Дошел до Берлина. Вернулся с орденом Красного знамени. Воевал не за советскую власть (ох, не намного она лучше фашистской была). За землю свою, за семью, за четырех дочерей. И потому, что казак. Сам он это никогда не комментировал. Никому.
Дочь его Нина Хлыстова ушла медсестрой на фронт. Вернулась. Я ее помню уже пожилой, всегда со слезами на глазах, она очень любила маленьких детей. Спустя время я узнала, что Нине Никоновне обязаны появлением на свет половина жителей послевоенного Тимашевского района. Она стала акушером, непревзойденным мастером своей благородной профессии. Ее имя до сих пор помнят земляки…
Память сердца
— Ну и дурак Гитлер! — вспоминает ветеран Великой Отечественной новороссиец Петр Левченко. — Так мы с мальчишками отреагировали на сообщение о начале войны 22 июня в 41-м. На крыльце в домино играли, когда по динамику сообщили. Мы же — давай хохотать! Да его наша Красная армия порвет!
Через год Петру исполнилось 18, и он в тот же день явился в военкомат. Послали учиться на зенитчика. Дошел до Бреслау в Польше, после выбрал карьеру военного.
— А ведь мы в 41-м и 42-м воевать не умели, — откровенно признается ветеран Николай Буреков из Новокубанска. — Это потом у противника научились. Поначалу доводилось видеть поля и дороги, усеянные разорванными телами. Страшное это зрелище. Вы знаете, на сколько метров кишки растягиваются?..
— Мне до сих пор снятся молодые раненые солдаты, у которых живого места нет. Вам трудно представить это описание… А они кричат: «Я жить хочу!» — 90-летняя Валентина Рыбина из Старощербиновской, санинструктор в годы войны, с трудом делится горькими воспоминаниями. — Их были сотни, очень много…
Таких и более трагичных, мучительных историй на Кубани тысячи. Статистика участия жителей края в Великой Отечественной войне впечатляет: полмиллиона жизней отдано на полях сражений. 61 тысяча мирных кубанцев замучены во время фашистской оккупации… Не хватает цифры, сколько сегодня людей об этом помнят. По умолчанию — все. Ведь полотно истории пишется непрерывно: мы создадим плохое будущее, если забудем о прошлом.
Языком цифр
214 воспитанников Ейского детского дома фашисты отравили газом.
208 жителей, больше половины — дети, расстреляны в поселке Михизеева Поляна.
7000 человек были замучены в душегубках, опробованных фашистами на Кубани.
130 251 кубанец угнан в рабство в Германию.
454 Героя СССР жили на Кубани (всего — 1200).
