Говорят, два раза в одну реку не входят и снаряд дважды в одну воронку не попадает. Судьба Юлии Боцевой, учителя истории, это опровергает напрочь. Она полностью меняла жизнь дважды. В далеком 94-м, когда бежала из Киргизии вместе со всеми русскими. И уже в этом тысячелетии — после первых бомбежек в Донецке.
Просто сил больше терпеть национализм не было. Хотелось найти свои корни, свой дом. Идентифицировать себя и гордиться тем, кто ты есть. Бежали всей семьей с Украины, что называется, куда глаза глядят.
Сегодня преподаватель истории объясняет свое видение этого страшного разлома — страны, людей, семей, прошлого и, наверное, будущего России и Украины. Рассказывает, как оказалась в его эпицентре и как ее принял Краснодарский край.
А еще каково это — жить с чистого листа.
«На русском преподавали из-под полы»
— Мой отец — военнослужащий. Его направили служить в Киргизию. Там я родилась и выросла. Поступила в Киргизский национальный университет —
хотела стать историком. Год отучилась, а в 94-м на улицах Киргизии начались волнения, демонстрации. Ненависть к русским, национализм. Мне было 18,
и все происходящее воспринималось не так страшно
и болезненно.
Больше досталось родителям. Папа — боевой офицер, прошел горячие точки. Он мог уехать тогда служить в Россию, но выбрал Украину. До сих пор жалеет… Никто не представлял, что русские станут здесь чужими! Все жили с мыслью, что мы — братские народы.
Переехав на Украину, сразу столкнулась со сложностями — ведь я русская. А все обучение — на украинском. Некоторые из педагогов, понимая и поддерживая нас, вели предмет на нашем родном языке. Из-под полы. Под постоянной угрозой.
Хотя не обходилось без курьезов. Как-то неправильно перевела текст о Богдане Хмельницком. Помню, как надо мной смеялись.
Постепенно втянулась. Выучила украинский. Но уже тогда поняла: на Украине все иначе. В Киргизии к истории относились с уважением — никто не искажал факты, не врал и не дурачил, а здесь с этим не церемонились. Над русскими в Киргизии не устраивали физических расправ. А в Западной Украине гиды настоятельно рекомендовали нам вообще не говорить на родном языке — могли жестоко избить.
В учебниках нет России!
— После университета я стала преподавать в школе в Донецке. По украинским учебникам складывалось впечатление, что России нет на карте мира. Что это черная дыра. В пятом-шестом классе детям рассказывали, что Киевская Русь — это древняя Украина! Ни слова о Новгородском, Суздальском, Тмутараканском княжествах, о славянах вообще!
Мои коллеги относились к такому сочинительству истории по-разному. Но преподавали так, как требовали. Боялись потерять работу, наказаний и репрессий. Все больше возникало псевдоистории. Доходило до маразма. Было странно слышать от уважаемых профессоров, что Иисус Христос и Спартак — украинцы, а украинскому народу — 140 тысяч лет! Куда там Древней Греции…
В Донецк все чаще присылали педагогов с Западной Украины. Со временем их стало больше половины коллектива. Все делалось сознательно и планомерно — национализм насаждался на государственном уровне. Для пришлых учителей не было вопросов об искажении исторической правды. Все, что происходило, — правильно, считали они.
Даже то, что нацистов приравняли к статусу ветеранов и чествовали их, как героев, брали у них интервью и писали красивые материалы. Это тоже было для них нормой. А для нас, внуков дедов, погибших
в Великой Отечественной
войне, — боль и шок.
Но все думающие, читающие люди, конечно, пытались противостоять псевдоистории. Я писала статьи о том, что нельзя слепо подражать Западу. Мы не станем от этого лучше или величественнее. Что это губительно. Но повальная вестернизация продолжалась. А мне за непатриотические статьи всегда доставалось. Последние лет пять я в принципе не работала по тем учебникам. Хотя Киев их добросовестно присылал. Просто не могла кривить душой. И преподавала так, как знала, как было.
Кровавое избиение «Беркута» — под радостный женский голос
— Когда начался Майдан, стало просто невыносимо там находиться. Телевидение зомбировало людей. Применялись технологии, опасные для психики человека. Кадры с избиением ребят из «Беркута» металлическими прутьями сопровождали приятным женским голосом. Мол, продолжаются мирные манифестации, а правоохранители агрессивны к молодежи, которая вышла бороться за свои идеалы. Все, как и в истории, переворачивали с ног на голову.
Мы с моими студентами — я к тому времени уже преподавала в техникуме — были возмущены этими манипуляциями общественным сознанием. А многие люди принимали все за чистую монету. Верили в лучшее. Были рады вступить в Евросоюз, выходили на митинги и не понимали, чем это может обернуться для страны.
Так же, как и мой муж поначалу. Только внимательно разобрав с карандашом, изучив программу, он понял, чем это чревато для Украины. А еще понял, как и я, что Майданом дело не закончится. Что история повторяется, причем в худшем варианте. Мы решили уехать в Россию. Это было наше общее, семейное решение. Я не могла поехать с ним сразу — нужно было выпустить студентов.
Он уехал ровно год назад один — посмотреть, куда можно вывезти семью. Мы выбрали Кубань, хотя здесь у нас не было ни родственников, ни друзей. Тогда в ДНР только прошел референдум о самоопределении.
В июне прошлого года мы уже все были в Краснодарском крае. Обосновались в лагере для беженцев в станице Полтавской. Потом перебрались в Краснодар. Мне предложили работу в методическом отделе горобразования. Сын перевелся в технический колледж. Родители не получают пенсию, потому что нет гражданства. А свекры, пожив немного здесь, все-таки вернулись в Донецк. У них осталась там квартира. Хотя полдома разбомбило.
А нам некуда возвращаться. Сразу после нашего отъезда дом уничтожили. Неизвестно, как бы все сложилось, если бы мы
остались там.
Муж сейчас не работает — у него проблемы со здоровьем. Но мы не думаем уезжать. Здесь наш дом.
И хоть нам тяжело, живем на съемной квартире, но свой выбор сделали. Потому что хотим говорить на русском языке. Потому что
мы русские.
Сын учится и работает. Хорошо мне помогает. Так что нам хватает. Конечно, люди все очень доброжелательные — и на поселении были, и на работе. Мои коллеги что-то все время приносят — вот, говорят, это вам, только не обижайтесь. Эта такая трогательная душевность. Спасибо всем большое!
«Донецку не повезло так, как Крыму
— Вместе со всеми мы отмечали год вступления Крыма в Россию. И радовались больше всех. Потому что знаем, что чувствовали крымчане тогда. Помним, как переживали сами. Это было невероятное единение.
Помню, в соцсетях появились призывы крымчан к нам. Они просили задерживать поезда, идущие с Западной Украины в Крым. Чтобы радикально настроенные националисты сюда не ехали. Они просили: «Оттяните их на себя. Крым — пороховая бочка. Дайте нам проголосовать!»
И жители Донецка выходили на улицу. Незнакомые люди объединялись. Мы дежурили со студентами на вокзалах. Шли на митинги. Две недели — до и после референдума — миллионы людей стояли. Такого я не переживала никогда. Это была идентификация русского духа. Все понимали — мы часть русского мира. И я всегда буду говорить: в том, что Крым вошел в Россию, — большая заслуга дончан. Об этом нельзя забывать. Донецк, к сожалению, не такой везунчик...
Это счастье, что из-за моего мировоззрения в нашей семье не произошел раскол. Знаю много семей, которые теперь по разные стороны лагеря. Есть люди, с которыми я дружила 15 лет, и они вдруг стали врагами.
Крайне опасно было уже оставаться в Донецке. Особенно после моего интервью одной московской телекомпании. Руководство предупредило: войдет нацгвардия — будет плохо, лучше уезжайте. Некоторые преподаватели после записи вообще перестали общаться со мной и теми моими студентами, которые принимали участие в интервью.
Многие ребята тогда тоже уехали: одни в Россию, другие — в глубь Украины.
А вот в Европу из моих знакомых не переселился никто. Некоторые до сих пор живут с семьями под Таганрогом в лагерях беженцев.
Мой сын помог двум своим друзьям переехать сюда — ребята жили у нас, на съемной квартире, пока не нашли, куда устроиться. И муж говорит: «Всем, кому нужно, поможем, пусть приезжают».
Недавно мой студент приехал, мы с ним долго разговаривали. Вспоминали и снова так же переживали. Как хоронили ребят, как спасались от бомбежек. Говорили о моей новой жизни в России. И о его новой жизни, когда он вернется, как и мы, домой.
«Мой сын рвался в ополчение...."
— Просто я не могу больше бегать. Чужой оказалась в Киргизии. Чужой —
на Украине. Мне очень хотелось вернуться домой. Не пытаться учить новые языки. Но многие люди не могут порвать с прошлым. Бросить все. Уехать, как мы, — с тремя рюкзаками. Снимать жилье. Начинать все сначала.
У нас сейчас статус «временного убежища». Мы начали процедуру получения гражданства. Это будет долго, тяжело, но не смертельно. Главное — мои сын, муж, родители живы. Сыну Виталику осталось доучиться год. Хочет служить в российской армии. Он и там рвался в ополчение.
С трудом его убедила не делать этого. Говорила ему, что ради идеалов лучше жить и бороться. Что сначала нужно чему-то научиться. Мы решили, что он отслужит. Скорее всего, уже этим летом пойдет служить по контракту. Как только ему исполнится 18.
Все у нас хорошо, все благополучно. Нам хватает денег свести концы с концами. И у нас у всех одна цель. Мы не будем отступать. Да, уровень жизни упал по сравнению с тем, что у нас был. Но мы дома — это главное.
Наши друзья в Донецке, конечно, надеются, что у них там все наладится, образуется, что война закончится. Но пессимизма больше. Они пишут, что, несмотря на перемирие, стягиваются
войска. А ОБСЕ как будто ничего не замечает.
Мои друзья все время у меня, как историка, спрашивают — будет ли хорошо?
Я не знаю, говорю им. Но, к сожалению, исторический опыт подсказывает, что гражданская война — это не год, не два и даже не три. Я была бы очень рада ошибиться.
«Сильная Россия — у всех поперек горла»
— Людям очень тяжело в Донецке. Это был огромный город. Красивый, благоустроенный. Много заводов, промышленность развитая. Сейчас работает только один цех на металлургическом заводе. Один! Люди не получают зарплат, пенсий. Они живут только за счет российской гуманитарной помощи.
Предстоит огромный труд — восстановление.
А вчера буквально свекровь звонила и с восторгом рассказывала: «Юля, нам обещают начать пенсию выплачивать. Донецк перешел на мультивалюту!» И это все с таким оптимизмом воспринимается…
Мне Краснодар очень нравится. Много цветов, даже зимой. Нравится кубанский рис — вкусный. Такого нигде больше не ела. Удивляет, что здесь в транспорте уступают место пожилым людям. Это замечательно! На Украине давно нет этого уважения и почтения к старшим людям, женщинам. Может, это связано с тем, что Кубань — край с богатыми традициями,
с корнями.
Сейчас я не занимаюсь преподавательской деятельностью. Не было сил, такая опустошенность. Но все больше и больше
понимаю, как скучаю по работе, детям. Я и сейчас пишу статьи в «Вестник образования». Последняя работа была посвящена России. На протяжении всей истории мы видим, что сильная Россия никому не нужна. Мириться со слабой, раздробленной, крепостной еще будут — сильная стоит поперек горла, не ко двору. Мир раздражается, когда она поднимается с колен.
Так всегда было. Это не сегодняшний всплеск нелюбви к России. И в годы Первой мировой войны наши союзники были готовы в спину ножи втыкать. Не было никакой реальной помощи западных государств. И во время Второй мировой до 44 года союзники выжидали. Если бы действительно хотели помочь, это был бы 41-й или 42-й год, всегда говорю я своим детям.
Сегодня Россия стала возрождаться. Союз с Белоруссией и Казахстаном, добрососедские отношения со среднеазиатскими республиками. И на Донбассе были все предпосылки хоть сегодня войти в состав России. У нас там очень тесные экономические связи. И это сильно пугает
Запад. Сейчас никто не может не считаться с Россией это невозможно.
«Меня коробило, когда чествовали нацистов»
— Как невозможно и преступно переписывать историю, забывать подвиг наших солдат в годы Великой Отечественной войны! Мои дедушки воевали на Дальнем Востоке с Японией. У мужа дед погиб в 43-м году. Пропал без вести. Мы всегда выходили в Донецке на 9 Мая. Повязывали георгиевские ленточки.
Ветераны с гордостью собирались на митинги, стихийно. Хотя всех предупреждали — опасно, работают снайперы. Провокации были — ветеранов били. Мы так и не научились жить с тем, что нацисты получают такие же пенсии и льготы, как ветераны. Меня коробило, когда про освободителей говорили как про оккупантов.
Все это было на Украине. В детях убивали патриотизм и культивировали национализм. Недавно одна учительница из района подошла и поделилась проблемой. В ее классе украинские ребята, беженцы, не хотят петь вместе со всеми гимн России. Удивляются: зачем это надо?
Она спрашивала, что делать, как до них достучаться, как объяснить им, что в этом нет ничего плохого, это нормально — знать гимн страны, где ты живешь, учишься, работаешь. Петь гимн страны, за которую выступаешь на спортивных соревнованиях. Как олимпийские чемпионы — кореец Виктор Ан и американец Вик Уайлд, например.
Я посоветовала ей просто понять ребят, пожалеть. Дети в этом не виноваты. Их в принципе отучили быть патриотами. Зато втолковали, что русскими быть плохо, что русские — люди второго сорта. У них выбили почву из-под ног, лишили корней. Их надо сейчас научить любить Родину, Россию. Научить любить себя.
