Говорить о достоинствах «свежесваренного» блюда на троих заезжего «комедиографа», кстати доставшегося в наследство от прошлой творческой политики, нет никакого желания. Режиссура сериального актера, коим Романов является, даже не «позапрошлогодний снег», а что-то между драмкружком и детским утренником.
В срочном порядке выручать свой спектакль прилетел из Москвы Никита Гриншпун. Будучи человеком прозорливым, Никита Юльевич, ставя «Финтифлюшки», заключил договор так, чтобы без его ведома никто не имел права прикасаться к постановке и вводы мог делать только он самолично. А учитывая, что часть актеров по разным причинам выбыла, столичный режиссер восстановил спектакль.
Однако одна постановка – «в поле не воин», и заводной гриншпуновский Чехов погоды не делает. Увы, краевая драматическая площадка давно пала ниже планки захудалого уездного театра, превратившись в какой-то затрапезный клуб, с артистами которого любой желающий может сфотографироваться сразу после представления прямо на сцене. С таким продвинутым рекламно-маркетинговым подходом осталось только предложить зрителям за отдельную плату принимать участие в спектаклях. Безусловно, немалая доля заслуги в бедственном положении нашей драмы лежит на его директоре Татьяне Кривошеевой.
Изначально являлась она личностью совершенно нетеатральной (годы директорства, учебы так и не сделали из этой энергичной, активной женщины человека театра), хотя попытки прорваться на неведомую территорию предпринимались ею не раз. Артисты драмы, кто со смехом, кто с содроганием, вспоминают, как на одной из репетиций «Финтифлюшек» директор, скинув с себя туфли, выступила в роли танцмейстера, «преподав» присутствующим урок хореографического искусства.
Постепенно превратившись в этакий комический, а может, и трагикомический персонаж, Татьяна Германовна— лицо колоритное, живописное, со своей полной патетики и энтузиазма манерой говорить; важно, по-хозяйски, подобно капельдинеру, рассаживать гостей перед спектаклем; соскакивать, словно клакер, первой с места и кричать браво на премьерных показах; с интендантской способностью давать актерам ценные советы по приготовлению супов для нищих и пользованию туалетной бумагой, — она, кажется, не понимает всей курьезности и потешности своего положения.
Вот отсюда отчасти, наверное, и шла конфронтация со всеми главными режиссерами, которые ее не воспринимали как полноценного партнера, коллегу, так как театральная этика и отношения здесь давно не работают даже на уровне терминологии. Дошло до смешного: труппа величается персоналом. Заведующие цехами — руководителями структурных подразделений, сам театр — не иначе как культурно- массовым учреждением. Директор, правда, гордо заявляет, что «к нам в театр ходит интеллигенция, а не (не хочу, мол, никого обидеть)— доярки и машинисты подвижного состава». К сожалению, интеллигенция давно с ужасом обходит театр, а вот насчет тружеников ферм и российских железных дорог не знаю. Зато школы «оптом и в розницу» вынуждены отбывать нелегкую драматическую повинность. По этому поводу иронизировать можно бесконечно, если бы не абсурдность ситуации. Театр, где ныне работает вся директорская семья, стал, по мнению театральной среды, этакой вотчиной с соответствующими нравами. Для таких людей власть— небезопасное испытание, тем более что им все равно чем руководить: банно-прачечным комбинатом или, как в данном случае,— заведением культуры. Исход один. Беда.
Буквально перед открытием сезона «драму» покинул ряд артистов. Чуть раньше распрощался с городом и краем Андрей Харенко. Правда, старт такому массовому исходу-бегству дала ушедшая еще зимой звезда театра заслуженная артистка России Вера Великанова. И если Харенко удалился вслед за своим кумиром, главным режиссером, уволенным за прогулы, то другие служители сцены писали заявления, отправляясь порой в никуда, как случилось с Великановой.
Сейчас совсем не хочется давать подробные оценки произошедшему и тем двум «революционным» годам, сотрясавшим драму склоками и скандалами. Мы видим результат. В новый сезон коллектив вступает без какого-либо режиссера и с несостоятельным репертуаром. Сама труппа настолько изничтожена, истреблена, что сегодня на нее не «разойдутся» самые банальные пьесы. Вот и «варим» убогонькие сказки из топора. А ведь совсем недавно труппа славилась не просто своей силой, а, не побоюсь этого слова, коллекционностью.
Ушла из театра народная артистка России Алина Кузнецова — и тишина. Извините, уволился не вахтер, не водитель, а гордость, лицо драмы, кумир публики на протяжении почти пятидесяти лет. У знаковой актрисы юбилей, а ее лишили не то что бенефиса, а элементарно всех ролей. Более постыдной, нелепой картины трудно себе представить. Театр могут покидать «актеры-прохожие»: даже если они активно заняты в репертуаре, на качество творческого процесса их отток вряд ли повлияет. А вот когда уходят Великановы и Кузнецовы, то уровень потерь несоизмерим ни с чем. Мастерам подобного класса можно иметь всего два-три спектакля, и получать они должны больше, чем кто-либо. По крайней мере не меньше, чем заведующий театральным гаражом.
Вообще, тот уровень зарплатной нищеты и человеческого бесправия, царящих в Краснодарском театре драмы, возможно, сравним только с гастарбайтерством. Уволилась Мария Грачева, тянувшая на себе солидную часть репертуара,— вновь безмолвие и бездействие. Другой руководитель принимал бы срочные меры по спасению труппы, но нашего «управтеатром» такие мелочи не очень волнуют. Более того, у директора на все претензии подчиненных имеется коронная фраза: «Кому не нравится, пишите заявление об уходе». И люди, естественно, уходят. В театре текучка такая, что в этом вопросе, наверное, лишь известная сеть магазинов может посоперничать с нашим бывшим флагманом. И, самое печальное, уходят профессионалы. А ведь до Кривошеевой люди в драме работали десятилетиями.
Может, директор занимается хозяйственной частью вверенного ей заведения, где все блестит и сияет? Как бы не так. В театре постоянно течет крыша, которую бесконечно чинят, латают, впрочем, неустанно ремонтируется и само здание, при этом удивительно никак не улучшаясь, но стремительно теряя театральность. Так случилось с проходом в камерный зал, который стал поразительно похож на больничные покои. И как здесь не вспомнить булгаковского профессора с его фразой про разруху не в клозетах, а в головах и умение другого героя давать «советы космического масштаба».
Летом у Татьяны Кривошеевой заканчивался контракт. Все ждали перемен, что было бы логично и в интересах дела, но каким-то чудом директор усидела в своем кресле. Видимо, театр еще не до конца испил свою горькую чашу и не дошел на своем страшном разрушительном пути до той черты, когда наступает смерть фактическая, хотя и на сегодня кубанский драматический дом нравственно и творчески разорен и заброшен, как никогда.
