Напомним, что акция стартовала с исторического исследования «Провинциальные братья»: первые шаги кубанской прессы» («МК» на Кубани», №9 от 20.02.2013). И вот недавно стало известно, что эта статья признана на Всероссийском профессиональном журналистском конкурсе одной из лучших в номинации «Край родной: неизвестные страницы истории». Помимо этого, «Провинциальные братья» привели Юрия Викторовича Лучинского в июньский рейтинг «ТОП лучших журналистов региональной прессы». Коллектив редакции «МК» на Кубани» от души поздравляет своего постоянного автора и желает ему дальнейших творческих успехов. А пока публикуем очередной материал из цикла о 150-летии кубанской журналистики.
Свято место...
Ударов судьбы, выпавших на долю Алексея Филиппова, с лихвой хвати-ло бы на несколько биографий и даже на парочку детективных сериалов. Он постоянно оказывался в центре бурных политических событий, оставаясь при этом в тени. Начинал все с начала, отчаянно цепляясь за выпавший шанс. Слом эпох словно подталкивал его к невероятным поступкам.
В железном кулаке держал Кубанскую область Яков Дмитриевич Малама (о его влиянии на прессу Кубанской области подробнее читайте в материалах «Увольнение с продолжением», №32 от 31.07.2013; «Пломбированный вагон Михаила Кристи», №34 от 14.08.2013). Помнил начальник области про нагоняй от Наместника Кавказского. За какую-то статейку паршивую пришлось и редактора менять, и в Тифлис пару месяцев отписываться. А потому ни про какие новые газетенки и слушать не желал. Но ушел генерал на повышение в Кавказский военный округ и … Тут все и случилось.
Ведь свято место – сами знаете. Кто-нибудь возьмет и забредет, да еще и со связями? В самом конце 1904 года в главное управление по делам печати об-ратился титулярный советник Филиппов, проживавший в то время в Москве, с ходатайством о разрешении издавать в Екатеринодаре собственную газету.
Запрос московскому обер-полицмейстеру показал, что с будущим редак-тором следует считаться – тот окончил юридический факультет Московского университета, три с половиной года проработал земским начальником в Став-ропольской губернии, имел опыт работы в московских журналах и газетах.
Формального повода для отказа не нашлось, и 14 марта 1905 года Дмит-рий Александрович Одинцов, только что сменивший должность бакинского губернатора на должность начальника Кубанской области, сообщил в Тифлис о том, что «не встречается препятствий и разрешено титулярному советнику Ми-хаилу Фроловичу Филиппову издавать в г. Екатеринодаре, с дозволения предварительной цензуры под его редактированием, ежедневную газету под названием «Кубань».
Разрешение разрешением, но чужаков на Кубани не очень-то привечают. У Филиппова не было собственной типографии, в областную не пустили. Дело затянулось, и первый номер газеты вышел только 1 октября 1905 года. Однако на первых порах большого успеха у кубанской публики газета не имела.
Редактор нес значительные убытки, растрачивая силы на борьбу с равно-душием местной администрации и с чужеземными заимствованиями в соб-ственном издании. Как вспоминал его зам, Михаил Фролович «изгонял реши-тельно все иностранные слова и даже начал печатать в газете словарь их. При этой попытке он сам употребил слово «трибун», и когда его просили перевести его, он решительно вычеркнул всю фразу, содержащую это слово, а чистоту языка соблюл».
Ко всем напастям добавился еще и Высочайший манифест о даровании свобод населению. Сразу же после опубликования манифеста под горячую руку «освобожденные граждане» в щепы разнесли редакцию «Кубани».
Не выдержали нервы у Михаила Филиппова. Плюнул он на осколки в редакции, проклял негостеприимный город и отбил телеграмму младшему брату, передав в администрацию соответствующее заявление:
«За моим отъездом я не имею возможности нести обязанности редактора, а потому и передаю как редактирование, так и издательство газеты «Кубань» с сегодняшнего дня брату моему, Алексею Фроловичу Филиппову, о чем и имею честь почтительнейше довести до сведения и распоряжений Вашего Превосхо-дительства».
Так в декабре 1905 года в Екатеринодаре появился Алексей Филиппов.
Новый игрок
Алексей Фролович, что и говорить, – фигура колоритная, цену себе зна-ющая, блефовать умеющая:
«Согласно требованиям закона, имею честь представить, что до настоя-щего времени в течение 12 лет состоял то сотрудником, то редактором-издателем изданий политически-литературного характера и в настоящее время состою фактическим редактором-издателем журнала «Русское обозрение» в Москве и газеты «Балтийские отголоски» в Ревеле. Лично известный нынешне-му руководителю Главного Управления по делам печати А.В. Бельгарду, а также Председателю Совета Министров С.Ю. Витте и состоящий на службе в Министерстве финансов по Петербургскому Агентству, я, надеюсь, могу рассчитывать на внимание местной администрации и на доверие ко мне, как руководителю издания».
При этом, ни в коем случае не стоило уточнять, что знаменитый журнал «Русское обозрение», выходивший в девяностых годах девятнадцатого столетия под патронажем самого обер-прокурора Святейшего Синода, был возобновлен Алексеем Филипповым в 1901 году. Но вышло под редакторством Филиппова всего четыре номера. С 1904 года журнал «Русское обозрение» уже прекратил свое существование.
Тоже было и с «Балтийскими отголосками» — в июне 1905 года в Ревеле (нынешний Таллин) вышло всего два пробных номера.
Никто тогда не знал о загадочном письме Николая Федоровича Федорова, замечательного религиозного философа и основоположника русского космизма. Федоров долгие годы служил библиотекарем Румянцевского музея, собрав вокруг себя кружок почитателей, внимавших словам «Московского Сократа».
Посещал этот кружок в свою бытность студентом юридического факуль-тета Московского университета и Алексей Филиппов. Отношения с Федоровым были не слишком ровными — тот бывал капризен и вспыльчив. И однажды в момент раздражения философ набросал Филиппову письмо, так и оставшееся неотправленным:
«Почтеннейший Алексей Фролович. Вы на себя клевещете, когда говорите о своем неверии, но если бы Вы приписывали себе веру, то и это была бы клевета, ибо нет в Вас ни веры, ни неверия, потому что нет в Вас ничего, совсем ничего, безусловно ничего нет».
В этих сроках — главное. Федоров угадал суть личности Алексея Филиппова, умевшего приспосабливаться к любым обстоятельствам и всеми силами желавшего быть в гуще событий. Чем не Ибикус Алексея Толстого?
Филлипов умел производить впечатление — был вхож в высокие поли-тические круги, занимал должность секретаря Славянского общества, одновре-менно являясь героем громких скандалов, тиражируемых бульварной прессой.
Призвав администрацию к сотрудничеству, практически сразу (в духе времени) вступил с ней в жесткое противостояние. Не прошло и трех недель, как прямо в редакции за публикацию крамольных статей были арестованы временно исполнявший обязанности главного редактора Торопов и сотрудник газеты Доброскок.
А еще через месяц возмущенный генерал Одинцов направил специальное представление прокурору Екатеринодарского окружного суда:
«В издающейся в городе Екатеринодаре под редакторством г. Филиппова газете «Кубань» помещен целый ряд статей, явно возбуждающих население против правительственных распоряжений и правительственных должностных лиц. На основании Императорского высочайшего Указа Правительствующему Сенату от 24 ноября 1905 года о печати указанные номера газеты «Кубань» имею честь препроводить Вашему Высокоблагородию для возбуждения против виновных уголовного преследования и о Вашем решении прошу уведомить».
Впрочем, скандалы только усилили интерес к новой газете. На защиту арестованных поднялась смелевшая день ото дня общественность. Провинив-шихся через несколько дней выпустили, Филиппов приобретал вес в глазах ека-теринодарского общества дерзкими передовицами, а окружной прокурор отка-зывался возбуждать дела против газеты.
Почувствовав момент, редактор «Кубани» в феврале 1906 года приобрел пошатнувшееся новороссийское «Черноморское побережье», став на некоторое время монополистом частной прессы не только в Кубанской области, но и в Черноморской губернии.
Филиппов и конкуренты
Удача всегда плодит конкурентов. С марта 1906 года частные газеты ста-ли появляться на Кубани как грибы после дождя. «Заря», «Кубанская жизнь», «Свобода» не просто открывались, отбирая подписчиков и переманивая сотруд-ников, но и пытались укусить противников половчее.
Особенно усердствовал основатель газеты «Свободы» Николай Михай-лович Рындин. «Органическая протоплазма», как назвал его в сердцах Алексей Фролович. Кадетствующий редактор нанес удар своему ненавистнику, заклей-мив «столичного гостя» как черносотенца, реакционера и человека сомнитель-ной репутации.
Оскорбленный Филиппов мгновенно ответил статьей «Да! Это я!», воз-дав должное своему обидчику и подтвердив, что он и есть «тот самый Филип-пов»:
«Мне ли бояться обличителей жалкой провинциальной газетенки, вдох-новляемой акцизным чинушей из какой-то станицы, если мое прошлое – каково бы оно ни было – известно тысячам людей по всей России и сотням лучших об-щественных деятелей Москвы и Петербурга».
От сумы, да от тюрьмы
Горя желанием доказать свою журналистскую независимость, в самом конце сентября Алексей Фролович опубликовал предельно резкую передовую статью «Что приходит в голову», в которой подверг критике самодержавие с позиций ультра-монархизма:
«Блестящее начало этого царствования ознаменовалось ходынской ката-строфой. И смерть, и кровь с тех пор не исчезают.
А подите посчитайте, сколько перетопилось на Ялу людей, имевших не-счастье верить в крепость государственности, пришедшей в размягченное состояние при Императоре Николае II, которому история несомненно приставит эпитет «Милостивый» или «Блаженный». Не знаю, что вернее».
Терпению властей пришел конец. Генерал-майор Михаил Павлович Ба-быч издал постановление, в котором за «суждения, оскорбительные для священ-ной Особы ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и подрывающие доверие к правитель-ству и могущие волновать умы и возбуждать против действий правительства» Филиппов должен был быть подвергнут «штрафу в размере трех тысяч рублей, а в случае несостоятельности или неуплате штрафа в трехдневный срок аресту на три месяца».
Не в силах заплатить требуемый штраф, новоявленный «узник совести» отправился за решетку и сразу же повел двойную игру. В новой передовице он гордо заявлял читателям:
«Три месяца тюрьмы – они не страшны. Гораздо страшнее участвовать во всеобщем разложении, признаки кото-рого налицо, но говорить о котором не решаются».
Одновременно же пытался урезонить власть, которая, с его точки зрения, явно неправильно толковала слово «блаженный» и предлагал в обмен на свобо-ду навсегда закрыть газету «Кубань».
Попутно Филиппов взывал к влиятельным покровителям, побуждая их к более решительным действиям в свою защиту. Владимир Николавевич Осецкий, чиновник особых поручений при наместника Кавказском, с изумлением писал из Тифлиса екатеринодарскому сидельцу:
«Крайне поражен Вашим письмом. Из него только узнал, что Вы в тюрь-ме. Понять не могу, как это Вы, ярый монархист, угодили в тюрьму за оскорбление Величества! Жаль, что вы поточнее не сообщили мне, по чьему решению стряслась с Вами эта беда и в каком, хотя бы приблизительно по времени № «Кубани» сорвалось с пера злосчастное выражение, за которое пришлось Вам пострадать. Я хочу все ясно разузнать, но боюсь, что засудили Вас в Новочеркасской».
Дела судебные
Прав оказался многоопытный Осецкий. Административный арест вовсе не исключал суда. Не успев покинуть гостеприимные стены екатеринодарской областной тюрьмы, приговором Новочеркасской судебной палаты от 7 декабря 1906 года «подсудимый, окончивший курс в Московском университете, из кре-стьян, Алексей Филиппов, 36-ти лет, признан виновным» и был приговорен к заключению в крепости на год.
Сидеть Филиппову совершенно не хотелось. Он срочно покинул Екате-ринодар и, приведя в действие все возможные рычаги влияния в Петербурге, все же добился своего – «после личного ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА прочтения содер-жания статьи представленной Государю при специальном докладе статс-секретарем Щегловитовым» Николай II повелел освободить правдолюбца «от какого бы то ни было наказания».
Тут-то и пригодился «запасной плацдарм» в виде поглощенного когда-то «Черноморского побережья». Передав в феврале 1907 года право на временное редактирование «Кубани» Михаилу Ивановичу Сорокину, «поселянину Черно-морской губернии», Филиппов вплотную занялся делами новороссийской газе-ты.
Впрочем, губернатор Черноморской губернии оказался ничуть не лучше начальника Кубанской области. 82 судебных процесса за пять лет тянули на всероссийский рекорд, да и засиделся Алексей Фролович в провинции.
Встреча со старцем
В столице в 1912 году он стал издавать газету «Деньги» и еженедельник «Дым Отечества», создал собственный банкирский дом и закрутился в водово-роте столичной жизни.
В том же году надумал Алексей Фролович съездить в Троице-Сергиеву Лавру. В вагоне поезда взгляд его остановился на мужике с «поражающей внешностью – с глубоко лежащими в глазных впадинах мистическими глазами, с орбитами, окруженными коричневыми пятнами». Общительный Филиппов разговорился с незнакомцем – им оказался никто иной, как сам Григорий Распутин.
Встреча эта в очередной раз круто изменила жизнь Филиппова: «Мы пробыли в Москве двое суток, наполняя время свое посещением церквей. Вот в это время я сблизился с Распутиным до степени дружбы, и по возвращении в Петроград, где я редактировал газету «Дым Отечества», стал я его посещать. Виделись мы тогда ежедневно».
Дружба с Распутиным не могла не вовлечь Алексея Фроловича в новые авантюры. Именно он опубликовал в 1915 году объемный том изречений «свя-того старца» под названием «Мои мысли и размышления». Причем, по слухам, корректуру этой книги держала сама императрица.
Филиппов практически единственный публично вступился за Распутина, когда пресса буквально травила приблизившегося к трону мужика. В «Дыме Отечества» он писал:
«Целая книжная литература создалась вокруг старца. Ворох статей по поводу его необыкновенного и даже необъяснимого влияния в высших сферах. Распутин – обыкновенный русский мужик, экзальтированно умный, и, главное, не порывающий своей связи с простым народом и потому сильный в народе».
Мужик, напрямую беседующий с царем, – это тот идеал, о котором давно мечтал Алексей Филиппов. А если с идеалом можно запросто пить чай по утрам и кататься в пролетке? Правда, идеал время от времени впадал «в период безумства и оргий», но и это не лишало его очарования в глазах восторженного журналиста.
Как-то вечером 9 апреля 1915 года Алексей Фролович собрал на своей квартире знаменитостей из мира журналистики и литературы для знакомства с Распутиным:
«Я решил устроить прием, где был десяток журналистов, интересовав-шихся Распутиным, – Розанов из «Нового времени», Тэффи из «Русского слова», Измайлов из «Биржевых новостей» и так далее. Распутин не сразу вступил в разговор, по своему обыкновению точно изучив присутствующих, а затем стал подавать меткие реплики, по большей части в форме афоризмов. Особенно удачны были его ответы известному религиозному мистику Розанову и Тэффи».
Утром в квартире Филиппова был произведен обыск, грозили высылкой из столицы и ему, как организатору встречи, и всем ее участникам, ежели какая-либо информация об этом событии появится на страницах газет или журналов.
После такого визита полиции филипповский восторг несколько поутих, да и жить Распутину оставалось немногим больше года.
Чай с Луначарским
Сразу же после Февральской революции Временное правительство рас-порядилось создать «Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию противозаконных действий министров и прочих должностных лиц царского режима».
В числе сорока допрошенных по делу Распутина оказался и Алексей Фи-липпов. На этот раз он счел более разумным отрекомендоваться либералом. И очень кстати. Февраль сменился Октябрем.
Реалии времени следует принимать сразу или же отказываться от них во-все. Отрекшись от монархистского прошлого и объявив себя либералом, бывший «собеседник Витте» нашел позитив и в новом режиме:
«Независимо от значения большевизма и его приемов действия для осу-ществления общих идеалов социализма, он представляет собой применительно к данному времени явление народное».
Народное так народное. А где народное, там и наркомы. Например, Ана-толий Васильевич Луначарский. В смутное время случались и не такие знаком-ства. Судьба свела Алексея Фроловича с наркомом-литератором. И вновь – чай, беседы по вечерам о будущем России, об организации учебного процесса в об-новленных университетах и прочих делах.
Так, в декабре 1917 года за чаем и рассказал Филиппов Луначарскому о слухах в среде оппозиции о возможном эсеровском перевороте. Нарком взял доверчивого друга за руку и отвел на Гороховую, 12, где в то время расположились Феликс Эдмундович и вся ВЧК:
«После нескольких встреч с Дзержинским он пригласил меня помогать ему. Дело было при самом основании ВЧК, на Гороховой, 12, когда там было всего четыре работника. Я согласился, и причем безвозмездно, не получая пла-ты, давать ему все те сведения, которые приходилось слышать в кругах промышленных, банковских и отчасти консервативных (ибо тогда боялись выступлений контрреволюции со стороны черносотенцев)».
Получив удостоверение секретного сотрудника ВЧК, благодарный Фи-липпов составил объемную докладную записку о состоянии банковского дела в России, сдав по ходу дела нескольких не слишком чистых на руку финансистов.
Секретный агент
Оценив значимость благоприобретенного друга-агента, Дзержинский предложил ему вояж в Финляндию под видом журналиста. На самом деле Алексею Фроловичу было предложено собирать всевозможную информацию о положении дел внутри только что образовавшейся страны, о возможности ее военного союза с Германией, о судьбе русского флота.
Оказавшись прихотью истории первым сотрудникам ВЧК, работавшим в этом направлении за границей, Филиппов стал неплохим агентом-аналитиком. Причем ложились его донесения лично на стол Дзержинскому:
«Ф.Э. Дзержинскому (лично и конфиденциально). После беседы с Пред-седателем народных уполномоченных Маннером у меня сложилось твердое убеждение, что правительство Финляндии желает сохранить строгий нейтрали-тет и не будет предпринимать каких-либо действий, могущих вызвать вмеша-тельство в их дела любой иностранной державы. Вместе с тем правительству трудно будет удержаться у власти, поскольку север страны и частично центральная часть ее продолжают оставаться под контролем финской буржуазии, которая имеет силу в Сенате и плетет интриги с Германией и Швецией, что несовместимо с нейтралитетом Финляндии».
Одной из самых ценных оказалась идея Филиппова-чекиста об отводе российских кораблей в Кронштадт с помощью буксиров. В анналах советской разведки записано, что он спас Балтийский флот, предложив знаменитый «ле-довый переход» в Кронштадт в феврале – мае 1918 года, и именно ему удалось уговорить командующего Балтийским флотом контр-адмирала Александра Вла-димировича Развозова перейти на сторону большевиков. Через год в «Крестах» Развозов не раз пожалеет о своем решении, но содеянного не возвратить.
Снова туда, где ...
Вернувшись из Финляндии, Филиппов в марте 1918 года переехал вместе с ВЧК в Москву, где работал в отделе по борьбе со спекуляцией и преступлениями по должности и был посредником в отношениях большевиков с Русско-азиатским банком.
Однако 8 июля 1918 года по приказу председателя Петроградской ЧК Моисея Соломоновича Урицкого Филиппов был арестован по подозрению в причастности то ли к нелегальной организации «Союз спасения Родины», то ли к антисемитской организации «Каморра народной республики».
Дело с арестом — весьма запутанное, но для Филиппова — характерное. Он оказался между двух огней в противостоянии Дзержинского и Урицкого, связанного с расследованием обстоятельств убийства редактора петроградской «Красной газеты» Володарского.
Не в силах доказать свою невиновность питерским чекистам, Филиппов в отчаянии писал Дзержинскому:
«Вот уже месяц как я арестован в Москве по телеграмме Урицкого. Теперь после пребывания на Гороховой в вони, среди жуликов и авантюристов, после сидения в «Крестах» без допроса меня перевели на Гороховую, продержали 8 дней и вновь направили в Предварительную...
За что?! За что?! За будто бы юдофобскую пропаганду какого-то Злотни-кова, которого я раза два видел два года тому назад!..
Почему мое отношение к государственному строю в прошлом, выразив-шееся в многочисленных процессах по 129-й статье, и присуждение к одному году крепости не засчитывается, а донос какого-то Снежкова-Якубинского. ко-торый попал к Урицкому на службу, заслуживает доверия?
Если есть сила в проклятиях, я их несу всем... В эти годы, с седой голо-вой, я так юношески верил в Вас, Ленина, в работу Комиссии, в необходимость своей работы и на почве финансовой, и в практическом духе, и в торжество де-мократических начал, народных, ярких, русских.
И теперь видеть, что отвержен, и при общем издевательстве надо мной я должен переживать помимо личных горестей еще и горечь разочарования во всех, даже в Вас».
Положение самого Дзержинского в это время было непрочным, но когда дела поправились, он смог вызволить своего сотрудника, успевшему отсидеть почти полгода:
«Гр. Алексей Фролович Филиппов был арестован, как заподозренный в причастности к организации «Союза спасения Родины».
Установлено, что гр. Филиппов к «Союзу спасения Родины» никакого отношения не имеет и от предварительного заключения 3 сентября сего года освобожден».
Исполкомдух
Казалось бы, надо остановиться. Но на следующий год Алексей Фроло-вич вновь в гуще событий, на этот раз — в делах церковных.
Он умудрился войти в доверие патриарха Тихона. Из донесения Филип-пова от 7 сентября 1919 года:
«Все послания патриарха проникнуты прямой или открытой, но неприязнью к Советской власти. Они заключают в себе в той или иной форме резкий или более смягченный, но отголосок общественного мнения, определенного периода и тех командовавших классов населения которые стояли в то время у власти, но принуждены были с появлением большевиков сойти с арены политической деятельности.
Совсем иной характер носит последнее, еще не выпущенное пока, но уже подписанное и в подлинник находящееся у меня в портфеле обращение Тихона к духовенству — послание четвертое по счету».
Речь шла о послании от 25 сентября — 8 октября 1918 года, в котором го-ворилось: «Не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрительность Со-ветской власти, подчиняйтесь и ее велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию, «ибо Богу», по апостольскому же наставлению, «должно повиноваться более, чем людям».
Издателем этого послания выступил сам Филиппов. В это же время появляется и созданный Филипповым «Исполкомдух» — «Исполнительный комитет по делам духовенства всея России».
Из воспоминаний еще одного недруга Алексея Фроловича: «На сцене появилась другая личность — на этот раз мирянин — некий Филиппов, бывший когда-то закадычным другом Гришки Распутина, а теперь перекрасившийся чуть ли не в коммуниста. Это был ловкий жулик, старавшийся служить и «нашим и вашим».
Ему грезился особый пост какого-то большевицкого «оберкомиссара» по духовным делам. Большевикам он доказывал необходимость устроить контроль над епископами и духовенством и благотворить тем из них, которые сделаются послушным орудием властей.
Перед духовенством он показывался полным желания всеми мерами за-щитить и поддержать Церковь, насытить голодавших батюшек и их многочис-ленные семейства, позаботиться о церковном благолепии, избавить духовенство от произвола властей, тюрем, расстрелов и т.п.
Некоторые умеренные большевики стали поддерживать его программу и при их благосклонном содействии он учредил исполнительный комитет по ду-ховным делам всех культов, получивший сокращенное название «Исполкомду-ха». К Филиппову потянулось уже не только прогрессивное духовенство, но и всякое, и архиереи, и белый клир».
Впрочем, дело было небезвыгодное. В ведении «Исполкомдуха» были «дела распределения между церквами и религиозными обществами [продуктов и предметов религиозного культа], как организации центральной, могущей бес-пристрастно и компетентно удовлетворять в этой области религиозные интере-сы всех исповеданий».
Самостоятельность Филиппова не могла не раздражать. В конце 1920 го-да «Исполкомдух» был расформирован. Новый арест и преследование со сторо-ны Виктора Васильевича Фортунатова, бывшего дьякона, ставшего при новой власти ревностным чекистом.
Из обвинительного заключения по делу Филиппова от 12 февраля 1921 года: «Следователь Фортунатов ставит в вину гр. Филиппову» стремление «взять в свои руки снабжение и распределение предметов культа между религи-озными общинами… Надо признать… тенденция взять в руки «Исполкомдуха» дело снабжения и распределения предметов культа между общинами может рас-сматриваться… как средство усиления влияния «Исполкомдуха» в среде духо-венства и, во всяком случае, как «тенденция» не реализовавшаяся [и] не может в данном случае быть основанием репрессии».
Снова помогло вмешательство Дзержинского. Одумался Филиппов? Ничуть не бывало. Перешел на службу в 6-е церковное отделение Секретного отдела. Стал экспертом в отдел по изъятию церковных ценностей.
Но главное — женился в очередной раз. Причем, по одной из версий — на сестре Феликса Эдмундовича, по другой — на авантюристке, выдававшей себя за таковую. Терпению покровителя пришел конец — ссылка на три года в Иркутск.
Умер Филиппов в 1936 году, хотя некоторые источники утверждают, что в начале 1950-х.
